Мария Юрченко
Именитые современные хореографы Рашид Урамдан и Теро Сааринен представили свои балеты на фестивале «Территория». Вместе с яркими впечатлениями московская публика получила возможность оценить новое веяние. Перешагнув черту безупречного физического, танец перестал быть оазисом красоты. Достижение этой красоты – результат обоюдного усилия постановщика и зрителя. Рашид Урамдан пытается удержать время, Теро Сааринен препарирует мужскую чувственность – без проникновения в эти идеи, вы рискуете не увидеть ничего.
Во время «Сфумато» на сцене идет дождь, стелются клубы дыма, сгущается туман. Самый эффектный из представленных на фестивале балетов, исследует проблему экологических бедствий, заставляющих людей переселятся на чужие земли, покидать любимые дома. Импульсом к созданию спектакля для Рашида Урамдана послужила фотография, запечатлевшая последствия пронесшегося цунами. На фоне руин выделялся красивый остов пианино, которое перекочевало на сцену. На нем играют прямо во время «дождя». Каким образом – невообразимая уловка постановщиков.
В темноте тревожный голос Чулпан Хаматовой возвещает о необратимых процессах: «Вода пребывает, тайга отступает…». Текст Сони Кямберто актриса озвучила специально для московского представления. От дымящихся человеческих фигур веет безысходностью. Печальная музыка Жана-Батиста Жюльена разрывает тишину пронзительными звуками фортепиано. Девушка, словно попавшая в воронку урагана, совершает сотни неистовых вращений вокруг себя. Внезапно заломанные руки, запрокинутая голова, турбулентные скачки ритма превращают кружение в ворожбу.
Пластика Рашида Урамдана информативна. С одной стороны, она стремится запечатлеть буйство и неумолимость природных сил, с другой – передать состояние людей, разбитых и обездоленных стихией. Фигуры под ливневым потоком извиваются и конвульсируют: их танец обнажает инстинктивные реакции тела на беспощадный натиск воды. Но однажды дождь стихает, тучи рассеиваются, небо проясняется. И люди продолжают жить. В ознаменование этого на сцену крупным планом проецируются усталые, изрытые морщинами лица китайских беженцев, перенесших ураган и теперь вынужденных скитаться с места на место.
Тяга к жизни – удивительное свойство человека. В следующей зарисовке молодой мужчина отделяется от группы танцовщиков и отплясывает чечетку на узком бордюре, расположенном по кромке авансцены. В тишине звучит затертый шлягер в его неловком, корявом исполнении. Там, где уничтожено всё, обычная человеческая песня обладает магнетической духоподъемностью.
Еще один важный нюанс для Рашида Урамдана в этой истории – ностальгия. Заключительный сюжет посвящен воспоминаниям девушки о последних днях перед тем, как цунами снесло с лица земли ее красивый дом. Напряжение момента сосредоточено в тексте, который произносится на французском языке. Горькое повествование растворяется в меланхоличной композиции, во время которой певица аккомпанирует себе на фортепиано.
В другом своем балете «Удерживая время» хореограф пытается осмыслить конфликт, возникающий между современным человеком и темпом его жизни. Российскую премьеру Рашид Урамдан подготовил с артистами труппы «Балет Москва». Четырнадцать юношей и девушек отчаянно схлестываются на сцене, чтобы обуздать скоротечность бытия. Здесь вообще нет никакой сценографии, кроме игривого, виртуозно поставленного света Стефана Грайо. Музыка все того же Жана-Батиста Жюльена рассыпается мириадами звучностей. Лихорадочная, взвинченная хореография насыщает каждую клетку спектакля. При этом автор заимствует многие пластические модели из «Сфумато». Это и обманчиво спонтанный рисунок, и цепляющиеся друг за друга движения, и все те же вращения с заломанными руками, только здесь сообщающие аллегорию времени.
От представителя суровой скандинавской натуры Теро Сааринена следовало бы ожидать чего-то более земного. Но его бросает в пучину мужской чувственности. Балет «Превращаемые» повторяет опыт самой первой постановки хореографа, задуманной исключительно для мужчин. Здесь это восемь танцовщиков разного возраста и комплекции. По периметру сцены свисают ряды канатов, порождающих за время спектакля массу образов – от вьющихся лиан до цепких морских водорослей. Музыка Эса-Пекки Салонена вполне могла бы озвучить какой-нибудь биологический хоррор, что в какой-то степени отвечает происходящему на сцене. Стадия андрогинности остается позади уже к середине спектакля. Постепенно распадается не только ансамбль, который поначалу действует слаженно и синхронно, но и структурность движений. Чем более коматозной, искореженной становится пластика, тем сильнее артисты напоминают бесплотных сущностей, которым еще только предстоит определиться со своей природной идентичностью.
