Мариинка везёт в Москву первую премьеру сезона. Оперу Дебюсси «Пеллеас и Мелизанда» представят столичной публике 31 октября. На сцену Большого зала «Зарядья» выйдут солисты, хор и Симфонический оркестр Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева. Корреспондент радио «Орфей» Никита Курочко пообщался с режиссёром постановки Анной Матисон.
Н. Курочко: Что вас заинтересовало в опере «Пеллеас и Мелизанда»?
А. Матисон: Я помню своё первое знакомство с этой оперой, это была премьера в Мариинском театре в 2012 году в рамках Пасхального фестиваля. Моё ощущение тогда полностью не совпало с музыкой. Был внутренний диссонанс. Когда Валерий Гергиев предложил поработать над материалом, я очень обрадовалась. Когда что-то не нравится — это очень хорошо сформулировать у себя внутри, ещё в 2012 году я задалась вопросом, а как бы это сделала я. Так что предложение Валерия Абисаловича легло на благодарную почву.
Н. Курочко: Что для вас главное в этой истории?
А. Матисон: Большое количество очень красивой музыки, но очень нестандартной. Когда мы говорим про «Пеллеаса и Мелизанду», мы имеем в виду оперу какого-то 28 уровня сложности без дуэтов, терцетов, хоров, в ней нет ни одной внятной арии, разве что песня Мелизанды в начале 3 акта. Нет ничего привычного по структуре. Для нас, постановщиков, само название — это защита от случайного зрителя. Нам не надо рассчитывать, что может прийти человек «для галочки». Это не «Лебединое озеро». На «Пеллеаса и Мелизанду» идут те, кто уже сознательно хочет эту музыку услышать. Значит, можно разговаривать на каком-то бескомпромиссном языке, без поддавков. Обычно ведь ставится задача, что надо донести мысль чуть понятнее. Здесь ты имеешь право оставаться в заданных Метерлинком и Дебюсси рамках — это символизм. Ты имеешь полное право не упрощать текстовую и музыкальную ткани оперы. Не только не упразднять эти символы, но и насыщать их дополнительными смыслами. При первом же прочтении либретто становится очевидным, что каждая сцена ставится на воде, поскольку вода является первоисточником почти для всех мифов. Метерлинк очень хорошо ориентировался в мифологии, все символы у него традиционные, считываются легко. Для этого не нужно специализированное образование. Все мы одинаково воспринимаем стадо овец, где овцы — заблудшие души. Волосы — символ жизненной силы, а поскольку по Метерлинку сила — это любовь, то волосы — это символ любви и красоты. Это не конкретный материал, опера максимально поэтична. Для меня она является своеобразной стихотворной поэмой в музыке. В ней мало действий, нет внятных перипетий, которые бы тянули на пять актов. Есть конструкция любовного треугольника, но внутри сцен действий почти нет, но есть много рефлексий, чувств, ощущений. К ним мы и апеллируем.
Н. Курочко: Вы сохраняете в постановке время действия, или осовремениваете его?
А. Матисон: Существуют два подхода. Первый — сохранять время и место действия, и тогда они становятся материалом, с помощью которого мы хотим донести до зрителя какую-то очень актуальную сегодня мысль. Второй — стратегия вне времени и вне места. И второму способу соответствует моё первое ощущение от этой оперы. Метерлинк находится вне пространства. Он считал, что именно в пиковом состоянии любви человек способен познать истину и приблизиться к пространству между мирами — между нашим, человеческим, и тем прекрасным миром, где нам и откроется истина. Но так как истина недостижима, то ни один из героев достичь её не может. Вот это ощущение — нахождение вне конкретного мира — и было отправной точкой. Когда я послушала оперу Дебюсси, у меня сразу возник образ затонувшего и почти полностью истлевшего корабля, его неясные очертания. Поэтому вся структура художественного оформления у нас неконкретная, неясная, ускользающая. И люди, которые находятся на обломках кораблекрушения, они тоже уже почти исчезли, как исчезло государство. Королевство болеет. Болеет король Аркель — болеет и государство. Это закон мифологической драматургии. Государство почти на грани исчезновения. Появление Мелизанды даёт небольшой шанс. Когда наступает четвёртый акт, появляется надежда на то, что всё может быть хорошо, что красота спасёт мир. Но ничего она не спасает. Она просто есть.
Н. Курочко: Есть оперные постановки, где музыка подчиняется режиссёрским идеям, то есть она не на первом месте. Как подойти к спектаклю так, чтобы и музыку сохранить, и сюжет донести?
А. Матисон: Мы с самого начала очень плотно работали с партитурой. Мы разбирали лейтмотивы, и я очень благодарна маэстро за то, то мы обсуждали постановку ещё задолго до её технического воплощения. Уже год назад мы говорили про такие понятия, как свет, полутень, интонация, темпы. В опере 13 лейтмотивов, мы пытались их зарифмовать. Внимательный зритель всё «прочитает». Порой мы рифмуем какие-то сцены, повторяя их буквально, потому что повторяется лейтмотив, но он звучит по-другому. Поэтому мы повторяем композицию, но меняем её смысловую наполненность. Мы в большей степени следовали за музыкой, поскольку при отсутствии внешних событий ты идёшь за событиями музыкальными.
Н. Курочко: В опере затрагиваются вечные темы. Подготовленный слушатель сможет их понять и сделать выводы.
А. Матисон: Я могу сказать, что и не очень хорошо подготовленный слушатель всё поймёт. Сюжет классический — это любовный треугольник. Музыкальные интонации делают этот сюжет философским высказыванием. Когда мы учились в университете, то шутили, что при просмотре детектива важно следить за тем, кто убийца. В таких сюжетах, как «Пеллеас и Мелизанда», очень важно следить за базовыми понятиями, за тем, как разрешится этот любовный треугольник. И на этот сюжет можно нанизывать огромное количество разных смыслов.
Мы кардинально пересмотрели трактовку персонажей. Их играют молодые и очень талантливые артисты. С ними было интересно работать. Мы вылепливали характеры, которые не только понятны сегодня, но и узнаваемы. Скажем, Голо — это не такой гротескный ревнивец, каким его традиционно воспринимают. Я себя даже считаю в некоторой степени адвокатом Голо. В самом финале нашей постановке Голо не закалывает кинжалом Пеллеаса. Мне кажется, у Пеллеаса судьба и так предрешена. И только смерть будет тем путешествием, которое даст ему желаемую свободу. Кинжал Голо тут даже не требуется. Поэтому в нашей постановке смерть к Пеллеасу приходит не от ревнивца Голо. Да, он является её носителем, но всё происходит случайно. Мы только подчёркиваем, что судьба неотвратима.
Н. Курочко: Как вы думаете, с какой мыслью после спектакля выйдут из зала зрители?
А. Матисон: Мне кажется, нужно быть всегда открытым к тому, что тебе уготовлено. Я даже предлагала в буклетах вынести слова Метерлинка «Красота — это и есть истинный язык наших душ». Мне бы хотелось, чтобы именно это почувствовал каждый человек.
Фото: Н. Разиной и В. Барановского