Тот, кто хоть раз бывал на выступлениях венгерского пианиста (и по совместительству английского лорда) Андраша Шиффа, хорошо знает, что это нечто большее, чем просто концерт — скорее некое священнодействие. На нём побывал Роман Берченко.
Шифф всегда требует полностью погасить свет в зале, затем медленно, как бы крадучись, выходит на сцену, вначале кланяется роялю, а уже потом — публике. А дальше начинается волшебство.
Именно так все и было на Баховском фестивале в Лейпциге несколько дней назад. Для своего выступления Андраш Шифф выбрал все шесть клавирных партит Иоганна Себастьяна — один из его вершинных циклов и абсолютный шедевр всех времен и народов. Партиты Баха целиком неимоверно трудно не то что сыграть — даже слушать их подряд почти подвиг, все равно что прочесть без остановки «Войну и мир» или обойти без передышки один за другим все залы Эрмитажа. Но речь вовсе не о физических усилиях, а о выдающемся исполнении, о диалоге с гением на равных, полном погружении в его замысел.
Справедливости ради отмечу: получилось это не сразу. Первые минут пятнадцать маэстро боролся с лейпцигской жарой и влажностью, с публикой, никак не желавшей переключиться с фигуры исполнителя на музыку; с акустикой зала с громким названием «Haus Leipzig», мало подходящей для камерных концертов; с молотками и струнами огромного чудища, носящего почему-то гордое имя «Steinway & Sons»... Но когда пианист победил всех этих демонов, он сбросил напряжение, снял ногу с правой педали, улыбнулся роялю и стал музицировать в свое удовольствие, великодушно разрешая нам присутствовать при этом занятии.
Искушенный психолог и драматург, Шифф расположил баховские партиты в непривычном порядке: Пятая, Третья, Первая, Вторая, Четвертая, Шестая. И всё это для того, чтобы в конце первого отделения увлечь нас за собой к высотам трагического во Второй партите до минор, которая возносится своей глубиной и совершенством даже на фоне остальных шедевров.
А после антракта атмосфера на сцене и в зале сменилась на более спокойную и умиротворенную, и наступило то самое единение слушателей, исполнителя и музыки, которое бесполезно описывать словами, но которое хорошо знакомо любому, кто ходит в концертные залы.
Заметки на полях: На каких инструментах играть клавирного Баха?
То, что Андраш Шифф — выдающийся пианист современности, не подлежит сомнению. В части баховского исполнительства он прямой наследник великого Гленна Гульда, без которого не было бы ни расцвета аутентичного исполнительства, ни нынешнего понимания музыки Средневековья и барокко во всей ее глубине, красоте и многомерности. Шифф продолжает и развивает традицию Гульда, проницая сквозь сложную, прихотливую ткань музыки Баха к самой ее сути, к ее логосу и этосу.
Однако всё это происходит на фоне бурного развития клавесинной традиции исполнения Баха — начиная от Ванды Ландовской, через Ральфа Киркпатрика до современных корифеев в этой области — Кристофа Руссе, Андреаса Штайера, Тона Коопмана и других. Спорить о преимуществах исполнения музыки баховской эпохи на современных роялях сегодня уже неудобно: как-никак, первые молоточковые инструменты были изобретены лишь через несколько десятилетий после смерти Иоганна Себастьяна. Скажу определенно: по моему мнению, на клавесинах и клавикордах баховская музыка звучит намного органичнее и точнее, чем на самых совершенных нынешних роялях. Поэтому, слушая феноменальные интерпретации Андраша Шиффа, так и хочется закричать: «Дорогой Маэстро, пересядьте, наконец, за клавесин, и тогда наступит чудо, о котором все мы давно мечтаем!». Увы... Старинные инструменты требуют совершенно иной техники, долгих лет подготовки и совершенствования — не говоря уже о самом важном: кардинальной перестройке внутренних творческих установок. Придерживаясь своих художественных принципов, великий пианист продолжает играть Баха на роялях, мужественно сражаясь с их массивными молотками, мощными деками, двойными и тройными стальными струнами — как Дон Кихот с ветряными мельницами. В этом его величие и его драма — хотя, скорее всего, сам он эту драму не осознает и не испытывает никакого творческого дискомфорта, будучи одним из кумиров любителей музыки всего мира. А нам остается только наслаждаться его искусством — и мечтать о несбыточном.
Рояль Андраша Шиффа
С концерта Андраша Шиффа, который длился около трех часов, основная часть продвинутой фестивальной публики сразу же понеслась в одну их баховских святынь — старинную церковь Святого Николая. Там было объявлено исполнение «Страстей по Иоанну» Баха силами английского ансамбля «Соломонов узел», который буквально ворвался в последние годы в элиту аутентичного исполнительства, реализуя один за другим дерзкие, амбициозные и феноменальные по качеству проекты — от средневековых хоровых циклов до ораторий Генделя, пассионов и месс Баха и барочных опер.
Идти было минут 30 под палящим солнцем, поэтому начало вечернего концерта в церкви Святого Николая сдвинули на 15 минут, чтобы дождаться тех мужественных слушателей, которые после партит Баха решили продолжить свой духовный подвиг и без всякой паузы погрузиться в мир «Страстей по Иоанну».
Скажу сразу: те, кто пришел в этот вечер послушать баховские пассионы, испытали если не потрясение, то, по крайней мере, серьезную встряску.
Прежде всего, когда публика еще только усаживалась на места, зазвучал мощный голос органа церкви Святого Николая — музыкант английского ансамбля играл прелюдию си минор, одну из самых возвышенных и трагических в баховском органном наследии, произведение, тесно связанное с образным миром Страстей Господних. По залу пробежал недоуменный шепот: в последнее время не принято смешивать масштабные ораториальные циклы Баха с другими сочинениями. Слушатели, видно, не знали или забыли о старинной традиции, согласно которой любое событие в церковных стенах предварялась прелюдированием на органе.
А затем в пространство между алтарем и слушателями вошли 19 человек в современных костюмах, одетые просто и даже несколько небрежно. 11 из них держали в руках инструменты, остальные 8 намеревались петь. Публика заволновалась: где накрахмаленные манишки и фраки? Где мудрый маэстро в золотом пенсне, управляющий исполнением великого шедевра? Где, наконец, традиционный хор человек если не 50, то хотя бы 30?
Ничего этого ревнители традиций так и не дождались. Джонаттан Селлс руководил исполнением, умудряясь параллельно аккомпанировать на клавесине и органе — причем зачастую разными руками играя на двух инструментах одновременно! А сложнейшие хоры «Страстей по Иоанну» исполняли те же самые певцы, которые за пару секунд до того пели неимоверные сольные арии. Полшага вперед — и хорист превращался в Иисуса, Петра, первосвященника; полшага назад — и солист опять растворялся в хоровой массе (если можно назвать так немногочисленный ансамбль) — звучавшей при этом просто феноменально! А высшим проявлением универсализма и безграничных возможностей участников английского коллектива стал момент, когда контрабасист, которому предстояло сыграть соло в одной из арий на виоле да гамба, передал свой инструмент солисту-певцу. Передал подержать, чтобы не класть дорогой инструмент на каменный пол — подумал я и большая часть публики. Какой же был наш шок, когда певец, только что исполнивший сложнейшую арию, начал играть на контрабасе — и как играть!
Ключевые моменты действия были лаконично и точно подчеркнуты мизансценически: отрекшийся Петр уходил после своей арии в глубину церкви, почти к самому алтарю и долго стоял там в одиночестве, спиной к публике, предлагая нам представить, какие чувства он испытывает. А когда евангельское повествование дошло до эпизода, где Иисус с креста обращается к своей матери и Апостолу Иоанну: «...говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя!», все участники коллектива сделали по шагу назад, и возникла пауза — несколько секунд абсолютной тишины, какую редко услышишь в концертном зале. Казалось, что в этот момент даже на белоснежных каменных колоннах старинной церкви выступили слезы.
Английский коллектив в своем исполнении «Страстей по Иоанну» соединил несоединимое: камерность и аскетизм с мощью и глубиной, предельную стилистическую точность, верность авторскому музыкальному тексту с современным, даже публицистическим прочтением евангельской истории. Музыканты ансамбля «Соломонов узел» вернули баховским пассионам их изначальную мистериальную природу, которая, увы, как правило, теряется, уходит на третий или даже десятый план при торжественных концертных исполнениях — с оркестровыми и хоровыми массами в их белоснежных накрахмаленных манишках и строгих элегантных фраках.
А завершился концерт столь же непривычно, как и начался: восемь певцов отошли вглубь церкви, к старинной каменной чаше для причастия около алтаря, стали вокруг нее и исполнили песнопение словенского композитора 16-го века Якобуса Галлуса — одного из выдающихся мастеров хоровой музыки эпохи Возрождения. Начальные слова латинской молитвы, на которую написано краткое сочинение Галлуса, звучат так: «Смотри, как умирает человек».
Думаю, всякие комментарии излишни.
Заметки на полях: Чей Вы, господин Бах?
Английские музыканты своей трактовкой «Страстей по Иоанну», во многом непривычной и даже шокирующей для немецкой публики, вызвали в церкви Святого Николая целую бурю эмоций. Большая часть слушателей стоя аплодировала исполнителям, находясь не просто в восторге — в эйфории. Но часть публики демонстративно сидела на местах или столь же демонстративно уходила. В этом я увидел продолжение серьезной эстетической битвы за баховское наследие, которая ведется уже не один десяток лет.
Начну чуть издалека. В 2004 году честь завершить Баховский фестиваль традиционным исполнением Мессы си минор в церкви Святого Фомы была отдана великому шведскому дирижеру Эрику Эрикссону, который привез тогда в Лейпциг свой знаменитый хор и оркестр из Дроттингхольма. Маэстро, которому исполнилось тогда 85 лет, уже не мог долго стоять и дирижировал сидя.
Ни до, ни после того я не слышал такого исполнения баховской мессы. Казалось, что под сводами старинного храма музицируют не люди, а ангелы — настолько совершенной и вдохновенной была интерпретация Эрикссона и шведских музыкантов. Потрясенный услышанным, я обратился к моим немецким коллегам за их впечатлениями, надеясь, что они разделят мои восторги. Однако с удивлением услышал: «Да, это очень хорошо, но... не по-немецки!». Что это значит, никто из них объяснить не пожелал. Но их слова врезались мне в память.
Обратившись к высшим достижениям баховского исполнительства последнего времени, мы видим: полные циклы духовных и светских кантат, пассионы, мессы и другие главные шедевры записали со своими коллективами и исполнили по всему миру англичанин Джон Элиот Гардинер, голландец Тон Коопман, японец Масааки Сузуки. Справедливости ради укажем и блистательных немецких мастеров: в частности, Хельмута Риллинга, Херманна Макса, Фридера Берниуса. Однако всё же не они являются ныне законодателями моды и стиля исполнения Баха, а названные выше три иностранца. Кстати, четким подтверждением этого факта стало в свое время назначение Гардинера директором Бах-архива, наделавшее много шуму в немецких музыкальных кругах. А в нынешнем году его вновь сменил иностранец — на сей раз Коопман.
Да, и Гардинер, и Сузуки, и Коопман, и многие другие играют Баха, наверное, не по-немецки. Им не раз предъявлялись — и будут предъявляться в будущем — упреки в отходе от традиций (которые на самом деле есть догмы и стереотипы), в стилистической неразборчивости, неточности и прочих грехах.
Понять тех, кто так считает, можно: Бах — величайшее сокровище немецкой духовной культуры, один из важнейших нравственных ориентиров нации. Поэтому и отношение к нему особое — ревностное и трепетное. Еще не раз и не два будут предприниматься попытки «национализировать» или «приватизировать» Баха, оградить его от чуждых влияний и веяний.
Однако совсем не случайно на обложках многих компакт-дисков полного собрания баховских кантат, записанных Джоном Элиотом Гардинером, изображены современные фото представителей разных рас и народов. Узурпировать баховкую музыку невозможно. Как ни банально это звучит, она принадлежит всем нам, всему человечеству. И это счастье.
Роман Берченко из Лейпцига специально для радио «Орфей»