В Санкт-Петербурге продолжается фестиваль «Римский-Корсаков — 175». Две уникальные по значению работы стали украшением оперной части фестивальной программы. «Сервилия» и «Пан воевода», неизвестные широкой публике, были исполнены под управлением Валерия Гергиева в Концертном зале Мариинского театра. Эти оперы не только открыли нам нового Римского-Корсакова, но восстановили историческую справедливость — наконец, на сцене театра, который негласно называют «домом Римского-Корсакова» прозвучали все пятнадцать опер композитора.
Об этом художественный руководитель Мариинского театра Валерия Гергиева рассказал в интервью Татьяне Цветковской.
Т. Цветковская: Что значит для Вас имя Римского-Корсакова?
В. Гергиев: Трудно работать в Мариинском театре, да ещё и возглавлять его, не думая о Римском-Корсакове. Ведь здесь — богатая история, нестираемая память о его личности, о его творческом тандеме с Мариинским театром. Он едва ли не каждое лето мог приносить по опере.
Мне трудно объяснить, почему, например, «Пан Воевода» столько десятилетий отсутствует практически на всех сценах. Прежде всего на российских. Не будем сейчас говорить, что американские театры должны ставить все оперы Римского-Корсакова. Мне кажется, у нас в этом плане должно быть немало подобных намерений и в какой-то степени даже обязанностей.
Оперу «Пан Воевода» можно ставить. В ней очень много динамичных, бойких эпизодов, которые будут держать, увлекать публику. Можно ставить танцы: сильная сторона оперы — знаменитые alla polacca — богато оркестрованные полонезы и мазурки. Очень здорово используется хор. В то же время сольные партии рассчитаны на серьёзных мастеров, которые должны работать над тем, чтобы представить ясные, выпуклые характеры. Оркестровка не всегда прозрачна. Она требует плотных, больших голосов солистов.
Сейчас в Мариинском театре огромный выбор певцов. Сегодня работали преимущественно молодые артисты. Многих из них публика ещё не знает. Но мы в любом случае подумаем о постановке.
Т. Цветковская: Сегодня было ощущение кинооперы. Вообще, «Сервилия» и «Пан Воевода» — это совсем новые для нас оперы не только по самому материалу, но и по музыкальному языку Римского-Корсакова: мы привыкли в первую очередь к музыкальным сказкам, а здесь композитор предстаёт как эстет, философ. А какие у вас ощущения?
В. Гергиев: Римский-Корсаков, русский композитор-сказочник (как все думают), берётся за сюжет «Сервилии». Он проявил интерес к той части истории Римской империи, которая дала ему повод думать, что сюжет ляжет на оперу или опера ляжет на сюжет. Это был очень смелый шаг. Римский-Корсаков безумно нравится мне и в «Сказке о царе Салтане», и в «Ночи перед Рождеством», и в «Снегурочке», не говоря уже о «Китеже» (в моей жизни это этапная работа, и с ней у меня связано очень многое). Но ведь писал же Мусоргский «Саламбо», а Чайковский — «Орлеанскую деву». И это не всегда русские сюжеты и не всегда сказочки.
Двадцать пять лет назад, к стопятидесятилетию Римского-Корсакова, трудно было думать о столь масштабном фестивале. Но сейчас Мариинский театр располагает огромными ресурсами: и оркестровыми, и хоровыми (сегодня на сцене был молодой хор, очень звонкий). И возможности театра позволили мне задумать фестиваль. Всего три месяца назад он лёг в наш календарь. Мы много гастролируем, но перед отъездом на Пасхальный фестиваль хотелось завершить эту акцию. И нам это неплохо удалось.
Мы выучили «Веру Шелогу» и сыграли её перед «Псковитянкой» как пролог. Пролог, как известно, написан позже. Но благодаря ему становится яснее и история жизни Ивана Грозного, и сходство Ольги с матерью. Это усиливает единство пролога и оперы. Поэтому я доволен этим решением.
Вообще, наши постановки надо записать, потому что потом возникнут другие задачи (скоро у нас будет «Девушка с Запада»). Подумаем, как это сделать. Что-то мы покажем в Москве. Например, «Млада» прозвучит в «Зарядье». Очень дорогостоящий проект, но мы на это идём, потому что у нас зияющие пустоты в национальном репертуаре. Всё-таки гордость российского музыкального театра — это оперные произведения великих русских композиторов. Мы не должны только заимствовать. У нас есть своя великая история. Посмотрите, с каким успехом идёт «Чародейка». А ведь в новейшей истории опера фактически нигде не ставилась. Десятилетиями и «Чародейка», и «Орлеанская дева» не шла ни в одном театре нашей страны. Ни в одном! Мы всегда ставили «Мазепу», но эта опера нечасто шла в других театрах.
Т. Цветковская: Но откуда представление, что та же «Сервилия» непонятная, скучная? Мы слушали её в вашем исполнении — гениальная опера!
В. Гергиев: Просто люди считают, что если они не знают «Сервилию» или «Пана Воеводу», то это плохие оперы. Эта позиция глупая, надменная. Ну что рассуждать о людях, которые спокойно говорят о композиторе, не зная большую часть его творчества?
Как руководитель Мариинского театра я ещё тридцать лет назад понимал, что давать «Хованщину» или «Бориса Годунова» без купюр — решение, достойное репутации Мариинского театра и высокого предназначения нашего коллективного труда. Но некоторые солисты встретили его в штыки. Там ведь учить надо много — огромные партии. Например, Рангони. В наших старых спектаклях Рангони появлялся на минуту, как призрак, который то ли шпионит за Мариной, то ли пытается что-то сказать царевичу. Впечатление было очень жалким. Мусоргский — настолько мощный композитор! И если он создал такие невероятные образы, неужели он ошибался в том, что надо выводить на сцену Рангони? Не мог он ошибаться! Как можно сокращать «Хованщину», где совершенно уникальные партии (например, Подьячий, Голицын)? «Хованщину» в последние три-четыре недели очень тепло принимают в миланском Ла Скала. Трудно передать это ощущение.
«Сервилия», «Пан Воевода» и «Боярыня Вера Шелога» — это зрелые, сознательные, продуманные авторские решения. Они не повторяют «Снегурочку» или «Салтана». Это и хорошо!
Удивительно, что Римский-Корсаков опирается на польский сюжет — чуть ли не посвящение Шопену.
Т. Цветковская: Шопен не написал ни одной оперы, а Римский-Корсаков, видимо, восполнил.
В. Гергиев: Любопытство великих русских композиторов распространялось на самый широкий круг явлений. У Чайковского это и Моцарт, и Делиб, и Бизе. А Римский-Корсаков ещё и путешествовал по миру, и мы даже не знали, как многим он интересовался. Так же и Мусоргский.
Я заказал оркестровку оперы «Саламбо». Мы вывозили этот спектакль, показывали его в нескольких странах: в Шотландии, в Испании. Мне казалось, что, раз этот материал вышел из-под пера величайшего русского музыканта, его должны узнать. А потом уже можно говорить: «Я слышал, и это показалось мне интересным». Или: «Меня это не убедило, но я это знаю». Я не могу уважать мнения, когда не знают и судачат. Это род музыкальной говорильни, который я не могу воспринимать серьёзно.
Когда-то в консерватории профессора нашей кафедры оперно-симфонического дирижирования экзаменовали друг друга, кто больше симфоний Гайдна знает. На любой странице могли открыть партитуру, не показывая обложку. И были профессора, которые узнавали пятьдесят симфоний. Вот так владели своей профессией! Если сейчас кто-нибудь узнает хотя бы двадцать симфоний Гайдна, это будет исключительным явлением.
Невероятное любопытство и творческий огонь, который пробуждает это любопытство, — главные источники силы русской музыкальной традиции, на которой нам посчастливилось вырасти. И филиалы (нынешние и будущие), и нынешние площадки Мариинского театра в ближайшие два-три года смогут приближать к тысячам любителей музыки почти все основные произведения русского музыкального театра. Посмотрите, какая реакция была месяц назад на премьеру Родиона Константиновича Щедрина, совмещённую с исполнением «Поэтории», — одного из величайших его концертов. Может быть, в чём-то даже сам Родион Щедрин заново открыл для себя «Поэторию». Нам удалось хорошо её исполнить. Мне кажется, очень многое заслуживает того, чтобы быть услышанным широкой публикой.
Финальным аккордом юбилейного фестиваля «Римский-Корсаков — 175» станет исполнение 12 апреля на новой сцене Мариинского театра оперы Римского-Корсакова «Золотой петушок». За дирижерским пультом — Валерий Гергиев.
Фото с сайта https://www.mariinsky.ru