В гостях программы «Утренний джем» побывали вдова одного из самых выдающихся дирижёров XX столетия Юрия Ароновича Тами, которая прилетела в Россию специально на мировую премьеру документального фильма «Юрий. По следам Юрия Ароновича», а также журналист, кинокритик Александр Колбовский.
Н. Сергеева: Беспрецедентный случай: в гостях программы «Утренний джем» вдова одного из самых выдающихся дирижёров XX столетия Юрия Ароновича Тами, которая прилетела в Россию специально на мировую премьеру документального фильма «Юрий. По следам Юрия Ароновича», а также журналист, кинокритик Александр Колбовский, который сегодня представит картину зрителям. Здравствуйте, Тами, здравствуйте, Александр.
Т. Аронович: Здравствуйте.
А. Колбовский: Доброе утро.
Е. Златин: Доброе утро. Тами, вы, наверное, неслучайно выбрали для мировой премьеры именно Россию. Это воспринимается как своего рода восстановление исторической справедливости. Ведь в 1972 году Юрий Михайлович был вынужден покинуть СССР, и в тот момент мы лишились не только великолепного дирижёра, но и всех его записей.
Т. Аронович: Совершенно верно. Юрий уехал отсюда сорок пять лет назад. И вернуться сюда сегодня для меня означает замкнуть круг. Об этом я могла только мечтать, но мечта стала реальностью. Я всё ещё не могу поверить, что это действительно так.
Я до сегодняшнего дня не понимаю, на каком языке мы разговаривали. Это было похоже на эсперанто
Е. Златин: Вы стояли перед выбором, где показать этот фильм – в Москве или в Ярославле?
Т. Аронович: В Ярославле, где проходили съёмки фильма, меня уже попросили его показать. Но, конечно же, я была счастлива, когда узнала о том, что есть возможность провести показ в Москве. Правда, нужно было, чтобы жюри фестиваля приняло фильм.
Н. Сергеева: Картина раскрывает разные аспекты жизни и творчества Юрия Ароновича в беседах с его друзьями и коллегами. И сегодня в прямом эфире радио «Орфей» нам бы хотелось услышать самые интересные истории лично от вас.
Е. Златин: Вы наверняка помните первую встречу с Юрием Михайловичем.
Т. Аронович: Первая встреча произошла совершенно неожиданно и невероятно. По окончании моей армейской службы в Израиле я хотела немножко заработать на оплату учёбы в университете. И я работала журналисткой в газете для эмигрантов. Меня послали на первое интервью в один дом. Я вошла. Там не было места, куда присесть, и я как нормальная двадцатилетняя израильтянка села прямо на ковёр. В этот момент из кресла напротив меня встал человек и просто указал на своё место, словно говоря: «Моё место принадлежит вам». Это был Юрий Аронович.
Я тогда совершенно не говорила по-русски, он не говорил на иврите. Я до сегодняшнего дня не понимаю, на каком языке мы разговаривали. Это было похоже на эсперанто. Но уже на следующий день Юрий попросил меня стать его супругой. Мы даже не успели объясниться. Я просто сказала да. И наши судьбы сплелись на тридцать лет.
Е. Златин: Увас в руках был фужер.
Т. Аронович: Юрий как настоящий русский человек считал, что надо выпить. А я до этого пила максимум апельсиновый сок, и алкоголь для меня был невозможен. И в тот момент, когда были наполнены два маленьких фужера, один из них упал на пол и разбился. И тогда Юрий сказал: «О, это на счастье!» Так и было.
Мы начали с нуля и всего добились вместе
Н. Сергеева: Тами, а каково это – быть супругой не просто творческого, а выдающегося, знаменитого человека?
Т. Аронович: Когдая познакомилась с Юрием, он ещё не был известен на Западе. Он приехал с тремя чемоданами и десятью долларами в кармане. Прежде я, конечно, иногда видела дирижёров на концертах, но в свои двадцать лет я не могла себе даже представить, что это за профессия. Я словно погрузилась в океан, не умея плавать. Мы начали с нуля и всего добились вместе. Главное, между нами сложились изумительные человеческие отношения. А всё остальное пришло потом.
Е. Златин: В СССР Юрий Аронович восемь лет работал с крупнейшими композиторами и исполнителями. Ярославский оркестр, а затем и оркестр Гостелерадио СССР гастролировал в разных странах мира. И никакие приглашения от самых именитых музыкальных коллективов Европы (а их были десятки) не могли сломать роковую печать «невыездной». И когда в 1972 году маэстро подал заявление о репатриации из Советского Союза в Израиль, его пригласили в Министерство внутренних дел, чтобы «исправить ошибку». И тогда он сказал: «Поздно, я уже принял решение». На вопрос, когда успел, он ответил: «Две тысячи лет назад».
Т. Аронович: Именно так и было. Как и многие советские деятели искусства, Юрий в те времена был, что называется, «невыездным». После его смерти я вдруг нашла его дневник. Это был пятилетний календарь, подаренный в 1965 году великим пианистом Эмилем Гилельсом с посвящением и надписью: «С надеждой, что мы будем играть вместе на Западе». В этот календарь Юрий вписывал все приглашения, на которые он не мог откликнуться: Осло, Тель-Авив, Буэнос-Айрес, Париж – сорвалось, сорвалось, сорвалось. И так каждый год. Поэтому вдруг выехать из страны, начать получать приглашения от ведущих оркестров, стать главным дирижёром Кёльнского оркестра и работать в Иерусалиме означало для него погрузиться в совершенно новый мир.
Е. Златин: Тами, вы говорили о том, что балет «Лебединое озеро» как-то связан с детством Юрия Ароновича, и об этом пойдёт речь в фильме.
Т. Аронович: Когда Юрию было четыре года, его родители в первый раз взяли его в Кировский театр, где шло «Лебединое озеро». Родители сидели с ним в ложе. И он впервые в своей жизни увидел дирижёра. Он был настолько ошеломлён, что, как рассказывала его мама, он перегнулся через барьер и чуть не упал прямо в оркестровую яму, и его за ноги тащили обратно. И когда кончился спектакль, он сказал своим родителям: «Когда я выросту, я хотел бы стать или дирижёром, или водителем автобуса». И он стал дирижёром.
Е. Златин: Потрясающе!
Н. Сергеева: Тами, а каким был Юрий Михайлович среди своих родных и близких?
Т. Аронович: Он был абсолютно простым человеком, лишённым всякой звёздности. В семье он всегда поддерживал близкие, тёплые отношения. Он никогда не требовал для себя чего-то особенного. Он очень любил картошку с селёдкой, пельмени, блинчики и, конечно же, обожал пирожки. И если ему не нравилось то, что я приготовила (а это случалось, потому что я не большая кухарка), он говорил: «Знаешь, я покушаю это потом. Наверное, вечером». И больше он об этом не заговаривал. Он никогда не сказал бы: «Это так невкусно!»
После концертов он практически всегда вставал за пульт, поднимал партитуру и показывал её публике, потому что аплодисменты предназначались именно композитору
Е. Златин: Юрий Михайлович был удивительный человек без налёта звёздности. Все цветы, которые ему дарили во время концерта, он тут же раздавал музыкантам, ничего не оставляя себе. А ещё он страшно не любил, когда имя дирижёра или солиста писали на афише крупными буквами, а композитора – мелкими. И когда в зале начиналась овация, он брал партитуру и поднимал её над головой, показывая, что главный герой – тот, кто сочинил музыку, а исполнители уже на вторых ролях.
Т. Аронович: Совершенно точно. Цветы он сразу же отдавал или концертмейстеру, или музыкантам. Цветами он любовался только в саду. Композитор имел для него первостепенное значение. Он говорил, что его идеал в музыке – быть как можно ближе к композитору, стараться наиболее точно воплотить авторский замысел. Так что после концертов он действительно практически всегда вставал за пульт, поднимал партитуру и показывал её публике, потому что аплодисменты предназначались именно композитору.
Н. Сергеева: Тами, а какая музыка звучала у вас дома?
Т. Аронович: Та, которую Юрию хотелось слушать в данный момент. Он был романтический дирижёр, исполнял не только симфоническую, но и оперную музыку. Он обожал оперу. Первым оперным спектаклем, исполненным им на Западе, стала историческая постановка «Бориса Годунова» с великим басом Борисом Христовым в лондонском театре Ковент-Гарден.
Он очень много занимался и обожал репетировать. Возможность репетиций была его первым условием. Получив приглашение, он не выяснял, каким будет гонорар. В первую очередь он спрашивал: «Сколько времени у меня будет на репетиции?» Это для него было самое главное.
Е. Златин: Маэстро, улетев в Стокгольм на двухмесячные гастроли, вернулся оттуда на следующий же день, так как понял, что не сможет работать с режиссёром, который вольно обращался с классикой. При этом он был очень чутким по отношению к другим.
Т. Аронович: Это было в 1973 году, сразу после свадьбы. Он уехал в Стокгольм дирижировать «Пиковой дамой». Это одна из его любимых опер. Тогда у нас практически не было денег, и ему пришлось одалживать на билет. Он позвонил мне из аэропорта в Копенгагене и сказал: «Знаешь, я сейчас вылетаю в Стокгольм». На следующий день, вечером, он говорит: «Я звоню тебе из Копенгагена». Я говорю: «Как, ты ещё не улетел в Стокгольм?» – «Нет, я уже вернулся оттуда». Оказалось, он пришёл на репетицию и обнаружил, что чешский режиссёр по фамилии Кашлик (его уже нет в живых) изменил оперу так, что это противоречило замыслу Чайковского. Юрий посмотрел на всё это и понял, что там ему места нет, потому что это шло в разрез с его убеждениями. Поэтому он отменил двухмесячные гастроли и вернулся домой.
Он встал за пульт, и никто не заметил, что он дирижировал эту оперу впервые в жизни
Н. Сергеева: Один выдающийся музыкант сказал: «Дирижёр должен держать партитуру в голове, а не голову в партитуре». Юрий Михайлович помнил наизусть огромное количество музыки. Как он готовился к выступлениям?
Т. Аронович: Он действительно знал партитуры наизусть. Но он часто предпочитал дирижировать с партитурой, особенно оперы. Он объяснял это тем, что он хотел, чтобы певцы были спокойны и не волновались из-за того, что маэстро без партитуры может что-нибудь забыть. Я видела: он дирижировал и потом переворачивал десять страниц сразу.
Он много и интенсивно занимался. Даже когда мы выходили на улицу или где-то сидели и разговаривали, он откликался, но при этом отрабатывал дирижёрские жесты. Это его тайна, и он забрал её с собой.
Е. Златин: Концертный зал консерватории. Народу битком. Все ждут начала «Женитьбы Фигаро». А дирижёра всё нет.
Т. Аронович: Юрий тогда был студентом Ленинградской консерватории. По-видимому, молодой дирижёр заболел. Публика уже в сборе, и никто не знал, что делать. Юрий в это время был за кулисами. Оценив ситуацию, он сказал: «А знаете что? Я мог бы продирижировать». Прежде ему не доводилось исполнять «Свадьбу Фигаро», но это был единственный шанс спасти вечер. Он встал за пульт, и никто не заметил, что он дирижировал эту оперу впервые в жизни. Он никогда не рассказывал мне эту историю. Я услышала её уже потом, от людей, которые его знали.
Е. Златин: Подростком он повсюду следовал за гениальным дирижёром Натаном Рахлиным, не пропускал ни одного его выступления. Когда Юрий Аронович поступал в Ленинградскую консерваторию имени Римского-Корсакова, члены приёмной комиссии (ныне некоторые из них уже ушедшие) сказали: «Молодой человек, вам нечему у нас учиться. Вы можете у нас преподавать».
Т. Аронович: Юрий учился у Николая Рабиновича, в своё время знаменитого педагога, профессора Ленинградской консерватории, но он не имел к нему большого музыкального доверия. Единственный, кто всю жизнь был для него царь и бог, – это Натан Григорьевич Рахлин, великий дирижёр, которого, к сожалению, никто не знает на Западе. Существует одна-единственная его запись – исполнение музыки Глазунова. И больше ничего. Юрий каждый день своей жизни говорил о Натане Рахлине. Он говорил, что это был великий, гениальный, но простой человек, обладающий природным талантом, будто прямо из земли. И в каком бы оркестре он ни работал, он непременно рассказывал о Натане Рахлине.
Н. Сергеева: Юрия Михайловича знал весь музыкальный мир. А кого из музыкантов он считал своими друзьями?
Т. Аронович: С ним было легко дружить. Главной он считал химию, которая возникает на сцене между дирижёром и солистом. Она либо есть, либо её нет. Это зависит от мистических факторов. У Юрия было очень много друзей. Сейчас непросто перечислить всех. Он работал с величайшими солистами XXвека. Назову лишь несколько имён. В России– Эмиль Гилельс, Леонид Коган, Мстислав Ростропович. На Западе – Поль Тортелье, Ицхак Перлман, Пинхас Цукерман, Борис Христов, Маурицио Поллини, Пласидо Доминго, Рудольф Бухбиндер, который появляется в фильме, очень много оперных певцов. И со всеми, как правило, складывались тёплые отношения: и личные, и профессиональные.
Е. Златин: Много лет подряд я выхожу на сцену в бабочке, которая принадлежала маэстро. Получилось так, что она пришла ко мне. И когда я готовился к этому интервью, я узнал, что маэстро не любил бабочек.
Т. Аронович: Маэстро не любил бабочек. Он ещё кое-как их терпел, находясь в Советском Союзе. А потом, приехав на Запад, он почувствовал, что хочет освободиться от них. Они его душили, не давали воздуха. И тогда он сам отыскал для себя симпатичный белый шарф и заказал сразу двадцать штук. Но нужно было придумать, как закрепить его на рубашке. И вот мы поехали в Гамбург. Юрий репетировал, а я вышла на улицу. И вдруг я увидела магазин с украшениями. В витрине стоял маленький пингвин. Я подумала: «Он выглядит как дирижёр. Почему бы не купить его?» Это был 1981 год. И до самой смерти Юрий пользовался только этим пингвином. Он стал его визитной карточкой. Пингвин тоже упоминается в фильме, его там видно. Так что Юрий освободился от бабочки ради пингвина.
И вдруг прямо на сцене Эмиль Гилельс снял свой фрак и в присутствии всей публики подарил его Юрию Ароновичу
Е. Златин: Ещё одна история о взаимоотношениях Гилельса и Юрия Михайловича и о легендарном фраке.
Т. Аронович: Юрий Аронович и Эмиль Гилельс были большими музыкальными друзьями и поддерживали тёплые человеческие отношения. Эмиль Гилельс впервые приехал в Ярославль, ставший магнитом для многих замечательных артистов с того момента, как в 1957 году Юрий стал главным дирижёром (он очень любил этот город). Поначалу Гилельс относился к этому молодому дирижёру с некоторым подозрением. По-видимому, на то были веские причины. Но после концерта он понял, что их артистический союз состоялся. И вдруг прямо на сцене Эмиль Гилельс снял свой фрак и в присутствии всей публики подарил его Юрию Ароновичу. Юрий был совершенно ошеломлён. Я думаю, вряд ли Эмиль Гилельс или ещё кто-либо из музыкантов повторил бы столь щедрый жест. И на особенные концерты или оперные спектакли Юрий любил надевать этот фрак.
В 1974 году мы в первый раз отправились в Венецию. Там проходил летний фестиваль. И на заключительном концерте Юрий сделал очередной широкий взмах руки, и фрак, который и так уже был несколько «уставшим», порвался, и вся спина открылась. После концерта Юрий сказал: «Знаешь, просто так выбросить этот фрак в мусорный ящик у меня рука не поднимается. Сейчас ты увидишь, что мы сделаем».
Он заказал такси – маленькую моторную лодку (ведь вся Венеция стоит на воде). Мы вышли из Teatro La Fenice, когда лодка нас уже ожидала. Он попросил отвезти нас прямо к Большому каналу, недалеко от собора Санта-Мария-делла-Салюте. Это было примерно в полночь – магический момент, при воспоминании о котором у меня до сих пор мурашки. Мне было двадцать два года, но я и сейчас отчётливо помню свои ощущения. Он вынул фрак из сумки и просто сказал: «Сейчас я опущу этот фрак в воду. Большой канал – это самое достойное место для него, и пусть он навсегда останется здесь, в водах Венеции». И фрак медленно, медленно начал погружаться в воду и постепенно исчез.
Мы воссоздали этот эпизод в фильме. Когда я рассказала о нём замечательному итальянскому режиссёру-документалисту Невио Казадио, он тут же воскликнул: «Это войдёт в фильм!» Так и случилось.
Н. Сергеева: Тами, а помимо музыки у Юрия Михайловича были другие увлечения?
Т. Аронович: Великое множество. Например, он обожал фотографировать и коллекционировать фотокамеры. Это было его хобби. В фильме он появляется со своей первой фотокамерой, которую он получил уже в детстве. Впоследствии у него были лучшие фотокамеры своего времени: «Leica», «Rolleiflex». Вообще, он любил собирать разные вещи. Он любил, чтобы каждая вещь была в нескольких экземплярах, чтобы её было много. Если он покупал ручку, он обязательно купит десять. Или, к примеру, он любил курить трубку. Так у него была совершенно изумительная коллекция трубок! Об этом я тоже рассказываю в фильме.
Ещё он ужасно любил одеваться «очень цветным образом». Это, по-видимому, реакция на то, что в Советском Союзе вещи были, так сказать, не очень цветные. Он всегда надевал на репетиции какие-то невероятные рубашки, и оркестры уже заранее знали об этом. В фильме есть эксклюзивные кадры, настоящая бомба: его рубашки, его галстуки, его пуловеры – просто фестиваль цветов!
Е. Златин: Александр, вы один из первых зрителей картины в России. Какое из воспоминаний близких Юрия Михайловича произвело на вас наибольшее впечатление?
А. Колбовский: Я увидел картину ещё в прошлом году. Тами прислала мне её год назад. Я представляю себе, как трудно снимать фильм о музыканте. Но снять документальное кино о дирижёре, которого уже нет на свете, задача невероятная. Я вспоминаю только один пример, только одну историю.
Олег Дорман восемь лет назад снял фильм о Рудольфе Баршае – человеке, чья судьба в чём-то рифмуется с судьбой Юрия Ароновича. Но там совсем другая история: Дорман успел снять интервью с Баршаем. И когда я посмотрел фильм, посвящённый Юрию Ароновичу, я понял, что сделал этот итальянский режиссёр. Очень хороший режиссёр с кинематографическим бэкграундом. Я только потом узнал, что он делал фильмы о Феллини, об Антониони. Но как рассказать о музыканте?
Он попытался создать на экране мир городов, лиц, предметов, соответствующих музыкальному миру, в котором Юрий Аронович прожил всю жизнь. Это мир прекрасных вещей, дирижёрских палочек (я помню план, когда на экране появляется много-много палочек), этот фрак, о котором сегодня говорили. Фильм большой, подробный, доскональный, неторопливый. Он вмещает в себя всю жизнь человека. Там очень много, как сейчас говорят, реперных точек, на которых останавливается взгляд и внимание. При этом они запоминаются не только музыкально, но и визуально. Вот этот визуальный эквивалент музыке – главное впечатление от фильма.
Н. Сергеева: Расскажите более подробно о режиссёре картины. Он первый раз снимает фильм о музыканте?
А. Колбовский: Пожалуй, Тами расскажет об этом больше меня.
Т. Аронович: Невио Казадио – режиссёр, который много работал на итальянском телевидении. Я думаю, это был его первый фильм о музыканте, во всяком случае, об академическом. Он сразу сказал мне: «Я могу сделать этот фильм, но это не будет обыкновенное документальное кино, где последовательно рассказывается биография героя и участники много разговаривают. Это будет нечто совсем другое». А что именно он имел в виду, можно понять, только посмотрев сам фильм.
Невио Казадио получил несколько премий в Италии. Он снял замечательные фильмы «Viva Fellini» о Федерико Феллини, «Антониони Пойнт» про Микеланджело Антониони (он знал их лично), а также фильм про человека, который очень известен в России, – сценариста Тонино Гуэрра. К сожалению, режиссёр не смог приехать в Москву. Но у него получилась оригинальная и, я думаю, ни на что не похожая картина.
Во время съёмок фильма возникла проблема недостаточности материала. Юрий Аронович – «музыкант-антизвезда». Он был далёк от высшего света. Он всё сделал один: никакого пиара, никакой рекламы. По этой причине он почти не давал телевизионных интервью.
А. Колбовский: А первой половины жизни вообще не осталось на видео, потому что всё было стёрто.
Т. Аронович: К сожалению, в определённый момент и аудио, и видеозаписи, сделанные в Советском Союзе, решили размагнитить. В фильме впервые рассказывается об этом. Но режиссёр нашёл интересный способ, как обойти проблему нехватки материала.
Е. Златин: И зрители получат возможность это увидеть.