1 мая исполняется 145 лет со дня рождения выдающегося пианиста и педагога, одного из создателей русской пианистической школы Константина Игумнова. Об этом удивительном человеке в беседе с Евгением Златиным рассказала ученица Константина Николаевича, превосходная исполнительница и педагог Мария Гамбарян.
Е. Златин: Мария Степановна, расскажите, когда произошла ваша первая встреча с Константином Николаевичем Игумновым.
М. Гамбарян: Представьте себе, я забыла. По-моему, я просто его услышала. Я не была знакома с ним. Я уже училась в Москве. Но как только объявили войну, мама меня в охапку, и мы уехали в Ереван. Туда же приехал и Игумнов.
Е. Златин: Он тоже приехал в эвакуацию?
М. Гамбарян: Да. Вот там я и начала у него учиться. Ему нечего было делать, и он взял учеников в консерватории, причём именно приезжих. И у него набрался целый класс.
Е. Златин: Каким он был человеком?
М. Гамбарян: Он был совершенно замечательным человеком. Простота, свойственная ему в музыке, была присуща ему и в жизни. Очевидно, так оно и бывает. Простота, искренность, скромность и непосредственность – вот, пожалуй, его главные характерные черты. Ему довольно трудно жилось в то время, потому что как он играл, так он и говорил. Он всегда говорил то, что думал, то, что чувствовал. Он делился даже с учениками, которым, как принято считать, не следует высказывать лишнего. Он не удерживался, и, если уж он был чем-нибудь недоволен или что-то было не так, он говорил нам об этом.
Е. Златин: А не страшно было в то время говорить то, что думаешь?
М. Гамбарян: Нет, это не касалось политики. Это касалось наших взаимоотношений и музыкантской оценки. Например, если ему не нравился Гольденвейзер, он искренне об этом говорил. Мне говорил.
Е. Златин: А почему ему не нравился Гольденвейзер?
М. Гамбарян: Потому что Гольденвейзер очень сухой, и у него совсем не звучал рояль. Он очень плохо играл – невозможно было слушать, костяшки какие-то. Совсем немузыкальный. Но вот знаний у него было очень много. Он был невероятно образован, всё знал, к нему всегда можно было обратиться.
Е. Златин: А какое у вас самое яркое воспоминание, связанное с Игумновым?
М. Гамбарян: Его игра, звучание рояля и невероятно непосредственная интонация. Он был очень порядочным, искренним, он не мог фальшивить ни в игре, ни в жизни.
Е. Златин: А с кем из выдающихся музыкантов того времени он дружил, общался? Может быть, он приводил к вам в класс Мясковского или Прокофьева?
М. Гамбарян: Нет, Мясковского он не приводил. Просто когда я играла Мясковского, он был в комиссии. И Игумнов был с ним в очень хороших отношениях. Помню, на конкурсе я играла несколько пьес Мясковского. И Игумнов пришёл после обсуждения, но не сказал, что я сыграла так-то и так-то. Он сказал: «Мы не совсем так поняли».
Е. Златин: То есть Игумнов как настоящий учитель взял ответственность на себя?
М. Гамбарян: Да.
Е. Златин: Мария Степановна, я знаю, что в аспирантуре вы учились ещё и у Нейгауза.
М. Гамбарян: Не очень долго и не так удачно, как я надеялась (Гольденвейзер был очень обижен, он был уверен, что я пойду в его класс). Я получила от Гондельвейзера очень много добра. Он всегда заботился о своих учениках, прекрасно к ним относился. И поскольку какое-то время я была на его кафедре, он был ко мне расположен, то и дело хлопотал, помогал мне в чём-то.
Е. Златин: В этом году исполняется 145 лет со дня рождения Игумнова и Сергея Васильевича Рахманинова. Они родились в один год. Как Игумнов относился к музыке Рахманинова?
М. Гамбарян: Он очень любил музыку Рахманинова, много играл сам и всё время давал играть ученикам. И главное, он дружил с Рахманиновым.
Е. Златин: А как к вам попадали ноты его произведений?
М. Гамбарян: В то время ноты переписывали.
Е. Златин: А Игумнов предлагал вам играть Рахманинова?
М. Гамбарян: Когда я училась, уже можно было играть Рахманинова. А незадолго до моего поступления его запрещали. Но студенты всё равно продолжали играть, потому что эта музыка была для них новой, замечательной. А около класса стояли несколько студентов, которые, когда видели, что идёт кто-то из начальства, сейчас же говорили: «Перестаньте играть!»
Е. Златин: Музыканты-профессионалы верят в понятие передачи того тайного знания, которое мы называем школой. К примеру, говоря о школе Игумнова, мы понимаем, что эта линия тянется к Бетховену. Каковы, на ваш взгляд, основные черты игумновской школы?
М. Гамбарян: Игумновская школа была для меня главной, хотя я училась и у Нейгауза, и у Нильсена. Все они представляли разные направления. Но в тот период мне было трудно переключиться. Поэтому у меня не возникло хорошего контакта с Нейгаузом. Я с удовольствием ходила слушать его уроки. Но у него был совсем другой стиль преподавания. Уроки Игумнова были очень интимны. Он не любил, чтобы в его классе сидели. Однажды на урок пришла какая-то женщина из другого города, а он подсел ко мне прямо за мой рояль и стал очень тихо мне что-то говорить, так что эта учительница посидела, поскучала и ушла. Он любил, чтобы в классе был только он и ученик. И у ученика было такое ощущение, что ничего не существует, кроме его и тебя. Кроме того, у него замечательно звучал рояль.