Ирина Кленская и историк моды Александр Васильев разговаривают о человеке, который обладал чудесным даром – даром угадывать людей: это Сергей Дягилев.
И. Кленская: Добрый день. В студии Ирина Кленская и историк моды Александр Васильев. Мы сегодня поговорим о человеке, который обладал чудесным даром – даром угадывать людей. Ему была свойственна прелесть риска и авантюры.
А. Васильев: В 1906 году Дягилев стал устраивать в Париже свои акции. Первой была выставка русских художников, затем были концерты русской музыки, затем – гастроли русской оперы с «Борисом Годуновым» и «Хованщиной» и, конечно же, гастроли русского балета, которые начались в 1909 году и принесли ему поистине мировую славу. Они длились 20 лет, до 1929 года – года его смерти. Во всём мире Россия ассоциируется с искусством Дягилева. Но только не у нас. В нашей стране до сих пор нет ни одной улицы, которая носила бы имя этого великого человека. Дягилев хотел показать всему миру, что такое русская живопись, что такое русская музыка, русское пение, русский танец. И ему это удалось как нельзя лучше.
Дягилев был безусловным гением. В чём его гениальность? В том, что он умел выбирать людей. Это был открыватель талантов. Он открыл очень много новых хореографов: Фокина, Нижинского, Мясина, Баланчина – всё это были новинки. То, что они дали миру большого балета, неописуемо по значимости. Дягилев открыл новых исполнителей: Тамару Карсавину, Иду Рубинштейн, Веру Немчинову, Александру Данилову, которые составили венок его балетов. Кроме того, он открыл мужской танец. До создания «Русского балета Дягилева» мужчины были партнёрами балерин, а мужского танца как такового не существовало. Лидирующим исполнителем был Нижинский до его ссоры с Дягилевым из-за того, что Нижинский без спроса женился на Ромоле Пульской – венгерской артистке, которая была его ярой поклонницей и преследовала его. Наконец, открытие Мясина, Лифаря, Антона Долина и Баланчина стало безусловной вехой в развитии мужского танца.
Сцена Дягилева была открыта экспериментам, а не пыли. Он был новатором, а не ретроградом. В частности, работа Бакста как художника по костюмам в балете «Шехеразада» (1910) совершила переворот в моде: она подарила миру моды ориентализм, интерес к востоку. Вещи, которые раньше не смешивались, стали подвластны моде: шаровары, уникальные тюрбаны и подушки, абажуры и цветовые сочетания зелёного с оранжевым, лилового с жёлтым, малинового с синим.
Он был настоящим человеком искусства, потому что он всё время хотел удивить мир чем-то новым. Он не терпел рутины
И. Кленская: Дягилева называли щёголем. В воспоминаниях Николая Набокова, двоюродного брата Владимира Набокова, я читала, что он всегда приносил с собой аромат фиалок, потому что всё время использовал леденцы с этим ароматом.
А. Васильев: Он действительно был элегантным, всегда хорошо одевался, хотя и не был богатым человеком. Он обладал хорошим чувством стиля. Он не следовал слепо моде, но был настоящим денди: носил фрак, белые жилетки, белые бабочки, цилиндр. Всё это было частичкой его образа, его жизни, хотя он почти всю свою жизнь жил в отелях, поскольку из-за постоянных разъездов даже не имел своего дома. Поэтому и свою уникальную коллекцию он возил с собой. Он собирал пушкиниану. В его коллекции было очень много ценных вещей: письма Александра Сергеевича Пушкина, дуэльные пистолеты, миниатюры. И впоследствии, уже в 1937 году, к столетию со дня кончины поэта Сергей Лифарь, последний друг и преемник наследства Дягилева, устроил в Париже знаменитую выставку, посвящённую Пушкину.
И. Кленская: И умер он в Венеции.
А. Васильев: Умер он в Венеции, как ему и предсказывала цыганка. Она сказала, что он умрёт на воде. И он всю жизнь боялся воды. Даже когда в 1916 году его труппа поехала на гастроли в Америку, Дягилев всячески открещивался от того, чтобы сесть на пароход и поплыть туда. Он путешествовал со спасательным кругом на шее. Есть очень симпатичные фотографии, которые сделала балерина Валентина Кашуба – моя приятельница, которая ездила с ним в эти гастроли с «Кодаком» и снимала всё вокруг. На этих фотографиях Дягилев с кругом на палубе, потому что он боялся, как бы чего не вышло и он не свалился бы в воду. У него была странная водобоязнь.
Я был в доме, где он рос. Этот дом находится в Перми, где сейчас располагается гимназия литературно-музыкального направления имени Дягилева. Там есть небольшой музей. Две комнаты стараются воссоздать по фотографиям. Это очень мило.
Имение Дягилевых под Пермью, которое называется Бикбарда, было знаменито тем, что там находились водочные заводы. Дягилевы были водочными промышленниками. Именно это дало в своё время некоторую финансовую поддержку делу Дягилева за границей. Дягилевы – это дворянская фамилия. Она происходит от растения дягиль, на котором они настаивали водку. Это и был уникальный рецепт Дягилевых – водка на дягиле.
Дед Дягилева был потрясающим театроманом и дал деньги на строительство оперного театра в Перми. Тот театр, который находится там сейчас, построен на деньги деда Дягилева, который, собственно, и привил ему страсть к театру, к постановкам. Дягилев всегда очень гордился тем, что он приходился родственником Чайковскому. Его мачеха была родной сестрой певицы, певшей в операх Чайковского, – Панаевой. Эта связь как бы приподнимала его в собственных глазах. Таким образом, связь Дягилева с миром театра и оперы была глубокой.
В молодости Дягилев начинал с композиторства. Он сочинил несколько полек (они были напечатаны в Перми, я видел эти ноты) и элегий, которые были творчеством молодого любителя. Он не стал профессиональным композитором, но всю жизнь был верен искусству, любил живопись, балет, оперу, любил путешествовать, очень любил музеи. Я думаю, что он был настоящим человеком искусства, потому что он всё время хотел удивить мир чем-то новым. Он не терпел рутины. Его подход к балетному и оперному жанру был новаторским.
И. Кленская: Вы встречались с людьми, которые знали Дягилева, работали и общались с ним. Мне интересны истории, которые они вам рассказывали.
А. Васильев: Дягилев творчески подходил к каждому сезону. Он долго планировал что-то, и его главным подсказчиком в выборе постановок был Борис Кохно – его личный секретарь, который взял модернизм в свои руки и был причиной того, что Дягилев поссорился со многими своими сотрудниками: и с Бенуа, и с Бакстом, которые, по словам Кохно, были старомодными. Так в труппе Дягилева появились новые декораторы, новые музыканты, и он стал делать бессюжетные балеты с такими талантливыми балетмейстерами, как Баланчин.
Я помню историю о том, как Лифарь, приехав в труппу к Дягилеву из Киева, где он занимался в студии Брониславы Нижинской, произвёл очень плохое впечатление. Дягилев посмотрел на него и сказал: «А мальчиков ещё хуже там не было?» И действительно, он совершенно не был подготовлен к балету. И только постоянные занятия с профессионалами из труппы сделали из него то, что стало с Лифарём потом.
У Дягилева был творческий подход ко всему. И результатом его деятельности стали великолепные постановки. «Золотой петушок» сначала был поставлен в виде оперы и провалился, а затем был переделан в балет.
И. Кленская: И успех?
А. Васильев: Огромный успех.
Задумки Дягилева были очень интересны. Он ставил «Садко». Там изображено дно морское, и он велел привести из Венеции настоящих осьминогов. Он хотел посадить их в аквариум на сцене, для того чтобы пугать публику.
Многие люди неверно себя оценивают: или недооценивают, или переоценивают. И то, и другое нехорошо. Надо знать себе точную цену и в этом смысле уметь за себя постоять
И. Кленская: Какое впечатление произвёл на вас Лифарь?
А. Васильев: Он всегда знал себе цену. Это был человек, который прекрасно понимал, кто он и кто другие. Он очень хорошо умел оценивать людей, был подтянутым, стройным до старости лет, очень дружил с Майей Плисецкой. Собственно, я с ним познакомился во время премьеры его постановки балета «Федра». Изначально балет поставлен для русской балерины Тамары Тумановой. Майя Плисецкая была уже второй исполнительницей.
Лифарь всегда был очень весел. Он никогда не брался ни за что маленькое. Я помню, он сказал мне одну фразу, которая произвела на меня огромное впечатление. Ему сказали: «Давайте организуем что-нибудь небольшое». Он ответил: «Давайте организуем что-то огромное, потому что небольшое – это не формат Лифаря».
И. Кленская: Этот размах у него от Дягилева. Он вспоминал его?
А. Васильев: Да, он всегда вспоминал его, потому что Дягилев дал ему всё в жизни. Он подарил ему и профессию, и умение жить, и коллекцию.
И. Кленская: Как точно вы сказали: «Умение жить». В чём это умение жить, как вам кажется?
А. Васильев: Понять, откуда растут балетные ноги, как разговаривать с людьми, как позиционировать себя в обществе, знать себе цену. Многие люди неверно себя оценивают: или недооценивают, или переоценивают. И то, и другое нехорошо. Надо знать себе точную цену и в этом смысле уметь за себя постоять.
У Лифаря был вечный антагонизм с Борисом Кохно, ближайшим секретарём Дягилева.
И. Кленская: Ревность была?
А. Васильев: У них была огромная ревность. Говорят, что они даже подрались на смертном одре Дягилева за наследство. Может быть, это действительно было.
Кохно, когда я его встречал, был, можно сказать, старичком с пятью ногами. Он ходил с очень большой палкой, был совершенно согнутым, очень плохо передвигался и, в отличие от всегда стройного и прямого Лифаря, производил впечатление старого барина. Кохно выглядел каким-то столетним реликтовым существом. Но, скажем, другие люди из тех, кого я знал, были очень активны. Например, Анатолий Вильзак дожил почти до ста двух лет.
И. Кленская: Это же был основной артист?
А. Васильев: Один из ведущих артистов. Он скончался в Сан-Франциско в старческом доме.
И. Кленская: Тоже вспоминал Дягилева?
А. Васильев: Конечно, все вспоминали, потому что они считали его просто замечательным, великим.
И. Кленская: Несмотря на тяжёлый характер?
А. Васильев: Он всегда держал дистанцию с людьми. Не все могли прийти к нему, не все могли попросить денег. Часто у Дягилева не было денег даже заплатить зарплату своим артистам, и ему приходилось выкручиваться. Ему часто помогала Шанель, которая была его близкой подругой. Она безвозмездно давала ему деньги и не просила записать её в афишу в качестве спонсора. Это было тайно. И конечно, он имел много покровительниц, которые симпатизировали делу.
Интуиция, дерзость, возможность держать балетных в руках, потому что балетные капризные. И если всё время поддаваться этим капризам, то труппа распустится
И. Кленская: Он был человек привычек?
А. Васильев: Да, конечно. Я расскажу вам об уникальной выдержке, которая была ему свойственна.
В 1921 году, когда Дягилев поставил в Лондоне «Спящую красавицу», он взял на главную роль Авроры сразу трёх исполнительниц – бывших солисток Мариинского театра, которые бежали от большевиков: Любовь Егорову, Веру Трефилову и Ольгу Спесивцеву. Все они должны были выступить в этой роли в определённой очерёдности, так как были настоящими виртуозками и потрясающе знали рисунок роли в её традиционной версии. Самой взрослой из них была Вера Трефилова, которая закончила танцевать ещё перед Первой мировой войной и почти десять лет не танцевала, занималась преподаванием. Ей нужны были деньги, она согласилась на этот контракт и, представьте себе, пожалела об этом. Она написала Дягилеву письмо: «Дорогой Сергей Павлович, прошу вас освободить меня от контракта и от этой роли. Контракт с вами я подписала в сердцах, нуждаясь в деньгах. Теперь понимаю свою ошибку, знаю, что не справлюсь с этим. Если вы не расторгнете со мной контракт, я покончу с собой». Она прислала это письмо пневматической почтой в отель в Лондоне накануне её выхода на сцену. И Дягилев ей не ответил. И что же случилось?
И. Кленская: Все замерли.
А. Васильев: Трефилова вышла на сцену, станцевала три акта. На следующий день балетная критика Лондона написала: «Неизвестная в Лондоне артистка Трефилова, очевидно, из молодых, блестяще справилась со своим дебютом в балете „Спящая красавица“, показала чудеса виртуозного мастерства. Мы ждём её в новых спектаклях. Спасибо Дягилеву, что он открыл такой молодой талант». Стройная, талантливая, она ещё десять лет не уходила со сцены.
И. Кленская: Что это: интуиция или дерзость?
А. Васильев: Это и интуиция, и дерзость, и возможность держать балетных в руках, потому что балетные капризные. И если всё время поддаваться этим капризам, то труппа, конечно, распустится.
И. Кленская: У него была грустнейшая история с Нижинским, когда он женился. Дягилев говорил: «Нельзя тебе соединяться с женщиной. Женщина заберёт у тебя талант».
А. Васильев: Так и случилось. И если бы Дягилев не боялся воды, он, конечно же, поплыл бы тем же пароходом на гастроли в Рио-де-Жанейро, а потом в Буэнос-Айрес. Но он не поплыл. Григорьев, режиссёр его труппы, сообщил о том, что Нижинский женился и венчался в католическом соборе в Буэнос-Айресе, потому что и он, и Ромола были католиками, на что Дягилев ответил телеграммой: «Балет Дягилева больше не нуждается в ваших профессиональных услугах».
И. Кленская: После такой дружбы, любви?
А. Васильев: Он был уволен на следующий день.
И. Кленская: Жестоко.
А. Васильев: Жестоко. Ромола сказала: «Мы обойдёмся без него»– и стала устраивать его на сольные партии в Швейцарии. И он начал сходить с ума.
Дягилев был вынужден контрактировать его второй раз. В 1916 году американский импресарио сказал: «Мы возьмём вас в Нью-Йорк, если приедет Нижинский с новой постановкой». Ею стал балет «Тиль Уленшпигель», поставленный Нижинским. Этот балет провалился. Это было уже не то – Нижинский был уже не в той форме. И после этого дела его пошли плохо. Он стал рисовать, вести дневники.
И. Кленская: Слышать голоса.
А. Васильев: Он никогда уже не смог вернуться на сцену. В данном случае этот талант погубил брак с женщиной. Это совершенно точно.
И. Кленская: Говорят, у него был удивительный прыжок. Он был хрупкий, маленький. Но когда он взлетал, он мог замирать в воздухе.
А. Васильев: Это называется elevation – прыжок в воздухе и замирание.
И. Кленская: Это же нереально!
А. Васильев: Это действительно было чудом. Надо сказать, что он был сыном цирковых гимнастов. Его мама и папа прыгали очень высоко и наверняка с детских лет воспитывали в ребёнке ту же прыгучесть, потому что он рос в цирковой атмосфере. Он был очень гибкий и очень талантливый.
Это была какая-то магия, гипноз со стороны Дягилева. Он мог так уговорить людей, что они не могли ему отказать
И. Кленская: Но каков Дягилев! Он не мог прощать!
А. Васильев: Он не мог прощать. Расставания со всеми другими пассиями были такими же.
И. Кленская: То есть сразу рвал?
А. Васильев: Очень быстро, хотя истории его были длинными. Вы знаете, как он нашёл Мясина, который был актёром в Малом театре? Он обнаружил, что у него есть данные, и после встречи в «Метрополии» в Москве, прямо перед Первой мировой войной, сделал ему предложение вступить в его труппу. Мясин в своих воспоминаниях описывает, что он твёрдо решил сказать нет, потому что его совершенно не устраивали условия: он не хотел уезжать из Москвы, здесь его ждала карьера. Он пришёл в номер к Дягилеву, посмотрел на него и готов был сказать нет, но вместо этого сказал: «Да, я согласен, с удовольствием вступлю в вашу труппу». Это была какая-то магия, гипноз со стороны Дягилева. Он мог так уговорить людей, что они не могли ему отказать. Его даже называли куницей за то, что у него были тёмные волосы и одна седая прядь со стороны. Это тоже было как-то необычно.
Стараться сделать что-то новое, стараться привнести русскость в западное искусство, стараться сохранить историю и дать волю современности
И. Кленская: Расставался легко, не мог простить, забывал без труда и, когда уехал в Венецию умирать, остался один. Приехала Коко Шанель, был Лифарь и всё. Боялся?
А. Васильев: Да, я думаю, что он боялся. Но он любил Венецию. И счастье, что он похоронен именно в Венеции, на острове Сан-Микеле. Каждый раз, когда я езжу в Венецию, я хожу к нему на могилу. Это потрясающее зрелище.
Остров Сан-Микеле – один из самых печальных и самых прекрасных островов, которые там есть, с замечательным кладбищем, где похоронены и протестанты, и католики, и специально огорожен островок для православных. Там похоронены представители многих дворянских родов России, которые скончались в Венеции в XIX веке. Уникальная могила Дягилева почему-то напоминает Пантеон. Там написано «Дягилев» и его любимые слова по-русски, высеченные прямо на могильной плите: «Венеция – постоянная вдохновительница наших успокоений». На этой плите всегда лежат балетные туфли. Целая груда. Балерины перед началом гастролей или премьер приезжают поклониться ему и положить свои балетные туфли. Там лежат балетные программки, конфетки, цветочки. И человек видит: Дягилева нет с нами уже много лет, но люди из мира искусства, из балетного мира относятся к нему с огромным обожанием. Буквально в пяти метрах от Дягилева похоронен Игорь Стравинский и его жена Вера Стравинская.
И. Кленская: Всё – друзья.
А. Васильев: Я считаю, что они там прекрасно сочетаются. Я желаю всем радиослушателям, которые будут в Венеции, съездить туда, тем более что на этом же кладбище совсем недалеко от Дягилева в протестантской части похоронен и Иосиф Бродский. На его могиле стоит стакан, набитый шариковыми ручками. Все журналисты и писатели приходят и оставляют там свою ручку в надежде на то, что они начнут писать, как Бродский. Это очень забавно. Всё это трогательно, всё это прекрасно! И я рад, что есть такое место на Земле, где можно почтить его память.
В Париже, напомню вам, есть Площадь Дягилева прямо за Гранд-Опера, в Монте-Карло – Площадь Дягилева и памятник ему. Но у нас в России нет ничего. Только гимназия в Перми носит его имя. И дай бог им долгих лет, чтобы они воспитывали детей в этой памяти.
Стараться сделать что-то новое, стараться привнести русскость в западное искусство, стараться сохранить историю и дать волю современности.
И. Кленская: Об этом мечтал Сергей Дягилев. О судьбе великого мастера рассказывал наш гость историк моды, телеведущий Александр Васильев. У микрофона была Ирина Кленская. Удачных всем дней.