Гость студии радио «Орфей» ‑ историк моды Александр Васильев рассказывает о своём альбоме «Русские красавицы».
И. Кленская: Добрый день. В студии Ирина Кленская. Наш гость сегодня – историк моды Александр Васильев. Мы рассматриваем альбом Александра Васильева «Русские красавицы».
Красивая женщина – не та, которая красива, а та, которая умеет вести себя как красивая женщина. Но как этому научиться?
А. Васильев: Идея красоты просто притягивает.
Свет мой, зеркальце! Скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?
Это история русской жизни. Любование у нас огромно. Я побывал в шестидесяти пяти странах мира: такого количества зеркал, как в русском доме, нет ни у кого. Русский человек известен тем, что зеркало у него в каждой комнате.
И. Кленская: А в Париже?
А. Васильев: Никогда в жизни! Русский человек должен на себя глядеть. У нас это принято.
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную…
Это не зеркальце ей сказало, что есть кто-то лучше неё, а зависть. Разве у других народов она развита так, как у нас? Вы думаете, наши соседки не завидуют кумушке рядом, не завидуют её платку, её каблукам, её собачке, её мужу, её детям?
И. Кленская: А зачем завидовать, Саш?
А. Васильев: Думаю, что это свойство народа. Не все народы завистливы. Есть завистливые народы, а есть менее завистливые.
Обычно завидуют успеху. Раньше это раздражало больше, пока я не понял, что надо включать французскую волну
И. Кленская: Вам завидуют?
А. Васильев: Знаю, что да. Обычно завидуют успеху.
И. Кленская: Это вас раздражает?
А. Васильев: Вы знаете, раньше раздражало больше, пока я не понял, что надо включать французскую волну.
И. Кленская: То есть?
А. Васильев: Французы не реагируют на внешние обстоятельства. В этом смысле они хладнокровны к соседям, к проблемам. Они не душевные. Вот русский человек включает душевную волну и начинает волноваться: «А доехала ли соседкина дочка до гимназии? А выздоровел ли Пётр Петрович? У него ведь нога». Французам всё равно. Они наплевательски относятся к дружбе, к человеческим отношениям. Прошлое, например, для них забыто. Есть даже такая глупая французская пословица: Les passe et pisse. Это означает «мы пописали на наше прошлое».
И. Кленская: То есть забыли и всё?
А. Васильев: Забыли и выкинули. Ведь в России люди разводятся, но очень часто сохраняют отношенияещё долгих двадцать или тридцать лет. Они уже не живут вместе, но перезваниваются, вместе ездят на каникулы, встречаются с новыми мужьями, иногда меняются ими. Это типично, правда?
И. Кленская: Да.
А. Васильев: Во Франции, если муж и жена разошлись, они не встретятся больше никогда. Иначе зачем расходиться?
И. Кленская: А случайно?
А. Васильев: Случайно – да, но они даже не будут здороваться. Они могут сказать: «А разве мы были знакомы?» Это удивительное качество! Причём я этого не одобряю. Поймите меня верно, я вам это рассказываю не для того, чтобы сказать: «Делайте, как они».
В каждом времени года, как и в жизни, своя прелесть. Только эту прелесть надо уметь показать
И. Кленская: А мне нравится. Это своеобразная охранная грамота.
А. Васильев: И когда я чувствую, что зависти много, я включаю французскую волну, потому что я прожил во Франции двадцать пять лет. А мне какое дело? Это их проблемы: и зависть, и ревность. И пусть они волнуются и возмущаются. А я буду поливать цветы, писать новые книги, путешествовать по разным странам, пополнять свою коллекцию, любоваться яблоками в вильнюсском саду и думать совсем о другом, потому что у каждого – своя жизнь. Эмоции зависти и ревности разрушают нашу нервную систему, дают нам седые волосы.
И. Кленская: Ревность – это же другая вещь.
А. Васильев: Мне кажется, надо её выключать. И ревность, и зависть – одного поля ягоды. Когда мы не можем что-то принять, надо быть толерантными. Раньше я был очень ревнивым человеком, и это меня раздражало. А теперь я думаю: «Пускай люди будут счастливы».
И. Кленская: Ну и хорошо.
А. Васильев: Кем вы хотите быть? Такими, как русские красавицы, которых мы видим в нашей книге? Или сморщенным яблочком?
И. Кленская: Нет-нет-нет.
А. Васильев: Всё-таки лучше быть гламурной старухой, чем старой девочкой. Лучше почаще заглядывать в свой паспорт и знать, что каждому возрасту – своя красота. Неужели мы не любим осень, не любим зиму, и весну, и лето? В каждом времени года, как и в жизни, своя прелесть. Только эту прелесть надо уметь показать. И поэтому будет глупо, если осенью нашей жизни мы расцветём незабудками и подснежниками. Окрасьте вашу осень красивыми цветами.
И. Кленская: Как мне нравится ваша философия! Я понимаю, почему вы занимаетесь этими женщинами: они не боялись стареть и умели оставаться молодыми.
А. Васильев: Конечно!
И. Кленская: Саша, вы принесли портрет роскошной женщины.
А. Васильев: Это фотография княгини Мэри Эристовой, урождённой грузинской княжны Шервашидзе, которая сохранила фарфоровый цвет лица и отсутствие морщин до очень глубокой старости. Я видел репортаж грузинского телевидения двадцатилетней давности. Её спросили: «Княжна, как вы сохранили такую внешность?» Она сказала: «С 1917 года я не улыбалась». Улыбка – это хорошо, а ведь она тоже даёт нам мимические морщины, и поэтому надо знать меру.
Прекрасная Ольга Бакланова была великой артисткой Художественного театра, любимицей Немировича-Данченко, а он плохих не ценил. Фотогеничная, статная, женственная, она в 1925 году произвела фурор во время американских гастролей Музыкального театра, который теперь носит имя Станиславского и Немировича-Данченко, и, представьте себе, сразу же получила контракт на Бродвей. Она вернулась за ребёнком в Россию, быстро-быстро отплыла из Риги назад в Америку и имела там грандиозный успех.
И. Кленская: А как же Немирович?
А. Васильев: Он любил её в письмах, думал о ней. Единственный раз он заплакал, у рояля, в фойе Художественного театра, когда он узнал, что Ольга Владимировна Бакланова… Сейчас я уподобляюсь Виталию Яковлевичу Вульфу, который создаёт ощущение, будто он присутствовал при драмах каждого человека на земле– просто рядом стоял, со свечой или как-то иначе. Он действительно заплакал. Я это знаю не потому, что был там, а потому, что я дружил с Софьей Станиславовной Пилявской, которая тоже была близка с Немировичем-Данченко и могла это знать от супруги знаменитого режиссёра.
Ну а Ольга Бакланова сделала большую карьеру. Она встретила композитора Бакалейникова, с которым была дружна ещё в России. Тогда он уже был голливудским композитором. У них был бурный роман. Вообще, это очень знаменитая в России до большевистского переворота семья композиторов. Они писали массу романсов. А затем Ольга Владимировна встретила другого русского эмигранта – одессита, который в Америке разбогател на торговле антиквариатом и принял псевдоним Ричард Дэвис. Дома у Ольги Баклановой висел настоящий ван Дейк и Рубенс. Причём это не репродукции в виде открыток из книг Александра Васильева,а качественные музейные полотна.
И. Кленская: Хороший вкус!
А. Васильев: Да. Она снялась во многих немых голливудских фильмах и имела грандиозный успех. А ведь из Москвы она уехала, будучи заслуженной артисткой РСФСР. В двадцатые годы это редкое звание давали только очень знаменитым артистам. И её роли остались свободными. Она была ведущей актрисой Музыкального театра. Кого же взяли туда год спустя? Любовь Орлову. Любовь Орлова расцвела в заместительницах Баклановой. Она была талантлива, красива и внешне отчасти работала под Бакланову – тоже стала блондинкой.
C'est la vie, и надо жить с этим знанием. А отметать эту идею глупо
И. Кленская: Я сейчас смотрю на фотографию, они действительно похожи.
А. Васильев: Это правда. Вы знаете, у неё были красивые глаза, она их подчёркивала. Им нужна была героиня, и она стала героиней. Потом она начала сниматься в кино, сделала блестящую карьеру.
А Бакланова с появлением в Америке звукового кино, наоборот, оказалась не так востребована, потому что у неё был акцент. Её главный фильм начала тридцатых годов, который называется «Уроды», был первым фильмом ужасов в США. Она сыграла там цирковую диву поднебесий – гимнастку, которая влюбила в себя карлика. А карлик из цирка оказался миллионером.
И. Кленская: Ох, какой сюжет!
А. Васильев: Именно ради миллионов она соблазнила его, женила на себе, а потом насмеялась над его уродством, за что уроды отомстили Баклановой: изуродовали её и превратили в женщину-курицу.
И. Кленская: Ужас!
А. Васильев: Это ужасный кадр. Действительно фильм ужасов. Радиослушатели, не смотрите его вечером. А днём, на свежую голову, рекомендую. Бакланова там прекрасна, но акцент режет слух. Но она вернулась на сцену, сыграла несколько сотен спектаклей и имела ошеломляющий успех. Дэвис, её муж, был богат, и ей не надо было зарабатывать на жизнь. Но она хотела продолжать свою работу.Она приехала в Нью-Йорк и пела в «Russian Tea Room» – «Русской чайной комнате». Это очень известный ресторан, который знает каждый, кто побывал в Нью-Йорке. Он знаменит тем, что там всегда наряжена ёлка. У русских в Нью-Йорке Рождество каждый день. Придёте десятого мая – там ёлка, первого сентября – ёлка.
А потом Бакланова ушла на радио и стала ведущей музыкальных программ. Она пела русские романсы, рассказывала со своим уникальным русским акцентом о музыкальных новинках Нью-Йорка и стала знаменитой радиоведущей. Программа называлась «Час с Ольгой Баклановой».
И. Кленская: Как переменить судьбу и, главное, приспособиться ко всё время меняющимся обстоятельствам!
А. Васильев: Ну, она делала это скорее для удовольствия. После Второй мировой войны она решила вернуться в Европу, приехала в Париж. Муж устроил ей хорошую жизнь. Но она уже была в годах.
И. Кленская: Лет девяносто? Ваш любимый возраст.
А. Васильев: Нет, ей не было девяноста лет. Ольга Владимировна в Голливуде всех обманула. Она сказала, что она родилась в 1905 году, потом выяснилось, что в 1897. А теперь выясняется, что даже в 1895. Все русские женщины, которых я знал, всегда убавляли себе десять лет. Такие, кто прибавлял бы, мне просто не попадались.
Ольга Владимировна переехала в Монтрё (Швейцария), в роскошный пансион, взяла себе русскую сиделку, в прошлом знаменитую манекенщицу Варвару Раппонет, которая была звездой в доме Эльзы Скиапарелли, наняла себе русскую таксистку, мадам Скарятину-Грин, по матери Пуни, внучку знаменитого композитора. Ольга Владимировна замечательным образом проводила свою жизнь в казино Швейцарии, где играла в рулетку и тратила мужнины деньги. А он тем временем занимался золушками. Ему нравились девушки несостоятельные, молоденькие, неопытные, блондинки с голубыми глазами, которых он пускал в оборот, немножко золотил и выпускал на волю.
И. Кленская: А башмачок сохранял.
А. Васильев: А башмачок сохранял. И когда Ольга Владимировна скончалась, у Дэвиса не было денег даже на её похороны.
Многие уходят из жизни. Это естественный процесс. Когда вы теряете близких людей, надо не плакать, а радоваться, что вы знали их, и вспоминать о том, что они были. То, что их нет, естественно, потому что в один прекрасный день никого из нас не будет. C'est la vie, и надо жить с этим знанием. А отметать эту идею глупо.
И. Кленская: Они не боятся старости?
А. Васильев: Нет, нет!
И. Кленская: Им просто нравится жить. Они умеют наслаждаться и ценить мгновения. Какие судьбы!
А. Васильев: Талочка Эрн. Она родилась в Тифлисе в 1915 году. Дочь генерала Русской императорской армии Николая Эрна, она – Наталья Николаевна, поэтому сокращённо Талочка. Она знаменита тем, что основала балет в Парагвае. Там ведь не было балета, пока не приехали русские. Вообще, Парагвай стал страной, когда туда приехали русские.
И. Кленская: Они подтянулись и немножко оживили Парагвай.
А. Васильев: Извините, они выиграли знаменитую войну за Чако, которая была с Боливией в тридцатые годы. Это русские офицеры отобрали у Боливии кусок земли и присоединили его к Парагваю, потому что они были без работы после окончания Гражданской войны. Им хотелось работать по специальности, а парагвайской армии требовались генералы. Русские генералы подтянулись туда, организовали военную академию, обучили парагвайцев искусству тактики, военному мастерству и, собственно, защитили парагвайскую землю от боливийских захватчиков.
И. Кленская: И отстояли независимость.
А. Васильев: Да. Между прочим, кто бывал в Асунсьоне, тот знает: там шесть улиц названы в честь русских офицеров.
Талочка Эрн диктовала мне свои воспоминания. А воспоминания у неё ещё за 1919 год. Она говорит таким тихеньким голосом (изображает): «Саша, я люблю ваши письма. Мы редко встречаемся, но вы мне пишите. Пишите новости. И хочу знать, как выглядит Тифлис. Он остался русским или потерял свою прелесть?» Я сказал: «Нет, Талочка, он стал новым, более современным». – «Вот это жалко. Раньше там было всё русское, а теперь, наверное, уже грузинское?» – «Теперь, наверное, всё уже другое». Они действительно живут воспоминаниями. Но здесь таких людей мы уже не увидим, потому что время поменялось, они пережили слишком многое. Свежих воспоминаний у них нет.
И. Кленская: А вот интересно: когда они смотрят на себя тех, прежних, они себя узнают?
А. Васильев: Да, узнают.
И. Кленская: Скучают?
А. Васильев: Нет, критикуют. Они бы сказали: «Почему вы выбрали такую плохую фотку? У меня миллион гораздо лучше! Вы что, не видите здесь дефект – тень под носом? Надо было ретушировать!» За эти прекрасные фотографии я ещё и втык получаю. Я говорю: «Ну вы же мне другую не дали». – «Если бы я знала, с кем я лягу, я бы дала получше фотку». Женская конкуренция, конечно, очень важна.
И. Кленская: Передо мной ещё одна фотография, ещё одна красавица. Кто это?
А. Васильев: Дочка Ксении Десни Тамарочка Десни, которая родилась в 1912 году. Она родилась ещё в России. Её мама была победительницей конкурса «Мисс Берлин»и знаменитой артисткой немого кино. А Тамарочка уехала в Лондон и стала артисткой говорящего кино.
Мы так хотим прославить наших артисток прошлого, и я это очень одобряю. Но вот наших артисток эмиграции, которые действительно получили мировую славу, мы просто не знаем. Это глупо, потому что надо радоваться тому, что было. Анна Стэн, Ольга Бакланова, Натали Вуд – все они сделали большую карьеру.
И. Кленская: Ещё полистаем, Саш. Ведь каждая фотография – это судьба, история.
А. Васильев: Это мадам Вишнякова, кормилица наследника. У наследника престола Алексея Николаевича Романова должно было быть хорошее молоко. Поэтому выбирали хорошенькую девушку. И эта, конечно, очень-очень подходящая.
Аллочка Назимовасделала замечательную карьеру в Голливуде. Она родилась в Ялте ещё в 80-е годы XIX века, сделала хорошую карьеру в провинциальных театрах, потом была ученицей Станиславского, рано уехала в Америку, научилась говорить по-английски без акцента, впервые сыграла в пьесах Чехова на Бродвее и имела очень значительный успех, а потом стала голливудской звездой немых фильмов раннего периода. К сожалению, разорилась на фильме «Саломея», потратила все свои деньги, для того чтобы сделать что-то великое, но этот фильм не имел коммерческого успеха.
И. Кленская: Но какой жест!
А. Васильев: О ней вышла книжка на русском языке. Называется она «Американские сады Аллы Назимовой», потому что Алла Назимова имела в Голливуде знаменитый дом, который назывался «The gardens of Alla». «Алла» произносится по-английски так же, как «Аллах». Эти слова созвучны. Поэтому она себя немножко обожествила.
И. Кленская: И действительно был сад?
А. Васильев: Да. К сожалению, с приходом говорящего кино она потеряла престиж и статус, да и молодость уже ушла. Она играла в основном эпизодические роли, но судьба её была очень интересна и небанальна.
И. Кленская: А какие здесь ваши любимые судьбы?
А. Васильев: Я люблю всех, кого я здесь поставил. Анна Павлова прекрасна, Тамара Карсавина замечательна.
Вера Каралли была звездой Большого театра в 1900–1910-е годы. Это прима-балерина греческого происхождения, но русская по воспитанию. Она вела весь репертуар здесь, затем эмигрировала во Францию, танцевала в труппе у Анны Павловой. Я видел немало программ с её участием в Гранд-Опера. Потом она ушла со сцены и преподавала балет в Голландии. В тридцатые годы она стала директором Королевского балета Румынии в Бухаресте. Вернулась в Париж. Началась Вторая мировая война.Она вышла замуж за богатого русского купца, который содержал её в чистоте и богатстве. С оккупацией Франции немцами уехала в Швейцарию, жила в Лозанне, а потом переехала в Вену и скончалась, если я не ошибаюсь, в конце шестидесятых годов.
Верочка Каралли имела здесь сестру и переписывалась с ней. Совсем недавно, третьего дня, в одном букинистическом магазине в Москве я купил письмо, которое Вера Каралли написала из Вены своей сестре, и три открытки. Стоили они даром (не скрою, я заплатил за них 200 рубликов). Все они подписаны Верой Каралли. И я рад, что они перешли ко мне, потому что я собираю автографы.
Одних наградила природа, другие её дорабатывают. Есть ведь разные способы сохранить красоту. У кого-то это получается искусственно, натянуто, а у кого-то – естественно, интересно.
И. Кленская: Какие последние находки вас радуют?
А. Васильев: Фотопортрет знаменитой певицы (сопрано)XIX века Аделины Патти. Аделина Патти – это огромное имя в оперном искусстве XIX века. Она знаменита тем, что покорила абсолютно все оперные сцены мира. Потрясающе мелодичная исполнительница, которая вечно прощалась с публикой. В ту пору не было самолётов, и ей нужно было объехать все театры: Сантьяго, Рио-де-Жанейро, театры Северной Америки, Европы, Австралии. Эти прощальные гастроли затянулись на десять лет.
Она носила крупные бриллианты. У неё были потрясающие выступления в Петербурге. И в это время была выпущена масса её фотопортретов. Недавно в Измайлово я купил портрет с её автографом. Она подарила его какому-то поклоннику, подписала орешковыми чернилами: «Аделина Патти. Петербург, 1869 год». Естественно, никто из продавцов понятия не имел, ни кто такая Аделина Патти, ни что это такое, ни почему она была здесь. И продали мне её за 50 рубликов. Я не торговался.
И. Кленская: А какая интересная Павлова, совершенно неожиданная!
А. Васильев: Она была красива, фотогенична и обладала внутренней красотой. У неё изнутри шло так много эмоций и женственного обаяния, что, даже имея не самые прекрасные черты лица, она всегда была великолепна: поза, какая-то удивительная артистичность в её руках, в её шее, в стане. Она мне очень близка. И я даже написал вступительную статью к книге воспоминаний её мужа, барона Виктора Дандре. Сейчас в России везде продаётся эта книга, и первые 15 или 20 страниц – это моё предисловие.
Я не мог увидеть Павлову лично: она скончалась в 1931 году, мне не столько лет. Но всё же я знал многих, с кем она работала.
И. Кленская: Что о ней рассказывали? Характер тяжёлый?
А. Васильев: Павлова была очень талантлива, и это знали все. Характер её был тяжёлым только в одной стороне, которая никакого отношения к её артистизму не имела, – в покупках. Она обожала шопинг. Шопинг был частицей её жизни. Она ходила и в большие, и в малые магазины, скупала множество вещей, но всё время просила переделки.
В этом смысле очень известен рассказ моей хорошей знакомой Алисы Вронской, которая встречалась и работала с ней. В 1925 году они ездили на гастроли в Берлин, в Лейпциг и так далее и были на одной афише. Павлова приходила к модельеру и говорила: «Мне нравится это платье. Но хотелось бы, чтобы оно было из жёлтой материи. Если можно, поменяйте рукава на кимоно. И, конечно, застёжка должна быть с другой стороны. Драпировку отсюда убрать. Переделайте линию талии и измените форму декольте». Тогда модельер хватался за голову и говорил: «Мадам Павлова, ну что же останется от моей модели?» И это действительно было так. Она видела жизнь в своём свете и просила, чтобы всё делали для неё. И она не любила модельную обувь, потому что балеринам, которые танцуют на пуантах, трудно ходить на каблуках, получается косточка. И хочется иметь удобную обувь. Поэтому она заказывала совсем другую форму. Ещё она очень любила шляпки. И шляпок у неё было больше, чем у Клары Лучко. Она всё время меняла свой образ с помощью шляпок и на каждой фотографии была новая, какая-то удивительная.
Отчасти Анна Павлова скончалась из-за мод. Она умерла от воспаления лёгких в Гааге в 1931 году. Я очень хорошо знаю подробности этой кончины. Думаю, что радиослушатели точно этого не знают.
Анна Павлова гастролировала на Лазурном берегу. А следующие её гастроли были в Голландии. Тогда самолётов не было, все ездили поездами. Она должна была сесть на поезд в Каннах, доехать до Парижа, пересесть на другой поезд и поехать в Амстердам. Как рассказывала мне Ниночка Кирсанова, одна из её солисток, Анна Павлова имела хорошенькую модную шубку (кажется, беличью), которую она отдала в ремонт как раз накануне этой поездки. Она сказала: «Эта шубка выходит из моды. Измените мне фасончик так, как я его вижу. А я доеду до Парижа без неё. И всё будет хорошо». И поехала она в шёлковой пижамке.
И. Кленская: Легкомысленно.
А. Васильев: А поезд попал в какую-то незначительную аварию. Он остановился поздно ночью между станциями и не мог идти дальше. Всем пассажирам сказали: «Вы должны выйти. Вас посадят в экипаж, вы доедете до ближайшей станции, где вас ждёт другой поезд, и доберётесь до Парижа».
Что же стало с Анной Павловой? У неё не было шубки. Она ехала в тёплом вагоне. Она вышла в этой самой шёлковой пижамке и простудилась.
И. Кленская: Какой ужас!
А. Васильев: Её согрели каким-то мужским пальто, кто-то ей что-то одолжил, но у неё не было тёплых чулочек. Она легкомысленно оделась, потому что она думала, что она приедет в комфортабельном тёплом вагоне первого класса как звезда. И когда она приехала в Париж, она уже простыла. В этот день она пошла заниматься к Вере Трефиловой, её коллеге по Мариинскому театру, знаменитой звезде балетной сцены, у которой она брала классы, потому что Трефилова держала балетную школу, и они поддерживали друг друга. Трефилова вспоминала, что Анна Павлова уже кашляла и была раскрасневшаяся, не закончила урок и сказала: «Я плохо себя чувствую». Но она была железным человеком.
И. Кленская: Железным?
А. Васильев: Ну это вроде меня. Сегодня у меня Владивосток, завтра Мурманск, и я готов лететь. Так работала и Анна Павлова. Она не отменила гастроли в Голландии. Она заболела, но…
И. Кленская: Но поехала?
А. Васильев: Да. Её спросили: «Почему же вы не хотите отменить гастроли?» – «У меня же труппа, – сказала она. – Им же надо кушать. У меня объявлены гастроли. И я наверняка поправлюсь к дню моего выступления». Она приехала туда и не смогла танцевать. Она отменила свой выход, осталась в гостинице в Гааге и отправила вместо себя Ниночку Кирсанову, которая танцевала «Русский танец» в кокошнике. Кстати, этот кокошник сейчас хранится в моей коллекции.
И. Кленская: Ничего себе!
А. Васильев: Ниночка вышла, станцевала, это было очень хорошо, мило. И когда она вернулась с выступления, Анна Павлова была почти что без памяти. Мы знаем это по рассказам Ниночки. Ниночка спросила, что ей надо. Павлова попросила: «Зовите русского священника». И ей нашли священника. Потом она сказала: «Сыграйте мне „Умирающего лебедя“ в последний раз». И она тихо отошла.
В общем, это была страшная драма. Как можно простудиться из-за шубки? Поэтому, слушательницы, одевайтесь теплее, особенно в морозы. Не повторяйте ошибку Анны Павловой.
И. Кленская: Саш, мне кажется, быть красивой – это большой труд.
А. Васильев: Одних наградила природа, другие её дорабатывают. Есть ведь разные способы сохранить красоту. У кого-то это получается искусственно, натянуто, а у кого-то – естественно, интересно.
Я не могу вам сказать, как вечно сохранить шарм. Это алхимический секрет
И. Кленская: А как бы вы определили: красивая женщина – это какая женщина?
А. Васильев: Умный взгляд. Конечно, многое значит фигура, стать. Наверное, цвета: цвет волос, цвет глаз. Думаю, что в красоте женщины огромную роль играет голос, поведение, движения. Ведь красота уходит, а шарм остаётся. И надо заботиться о том, как сохранить этот женский шарм и очарование.
И. Кленская: А как сохранить шарм?
А. Васильев: Ну, если бы я знал, то все мы были бы очаровательны. Думаю, к этому надо подходить индивидуально.
И. Кленская: Это, пожалуй, единственный вопрос, на который Александр Васильев не смог ответить.
А. Васильев: Я не могу вам сказать, как вечно сохранить шарм. Это алхимический секрет.
И. Кленская: Так считает наш сегодняшний гость – историк моды Александр Васильев. У микрофона была Ирина Кленская. Удачных всем дней.