Великолепный оперный певец, которого знал и любил весь мир, Зураб Соткилава был частым гостем радио «Орфей». Памяти ушедшего от нас мастера мы публикуем интервью, записанное у нас в студии Владимиром Молчановым в программе «Рандеву с дилетантом» в 2006 году.
"Ты “Золотой Орфей”, и сейчас тебя в Москве постараются испортить, чтобы доказать, что у них есть лучшие".
В. Молчанов: Здравствуйте. Это программа «Рандеву с дилетантом». В студии, как обычно, один дилетант. И зовут меня Владимир Молчанов. Сегодня я рад приветствовать в нашей программе (хотя ведущему негоже выражать свои пристрастия, но тем не менее сделаю это) одного из моих самых любимых певцов, народного артиста СССР Зураба Соткилаву. Вообще-то я слушал вас ещё в 1970 году на конкурсе Чайковского и очень за вас болел. Вы помните то время?
З. Соткилава: Помню.
В. Молчанов: Хорошо помните?
З. Соткилава: Да. Спасибо за тёплые слова. Я уже выиграл «Орфея» на конкурсе оперных певцов в Болгарии в 1968 году. И мой педагог (великий педагог!) Давид Андгуладзе не пускал меня на конкурс Чайковского. Он говорил мне: «Знаешь что? Ты “Золотой Орфей”, и сейчас тебя в Москве постараются испортить, чтобы доказать, что у них есть лучшие». Так и случилось.
В. Молчанов: Так и случилось. Но тем не менее, если не ошибаюсь, в декабре 1973 вы всё равно пришли в Большой.
З. Соткилава: Да, в декабре я пришёл в Большой театр. Должен вам сказать, что очень большую роль здесь сыграл ваш отец. Он был тогда директором театра. Он меня очень любил и хотел, чтобы я был в Большом. Он приглашал меня несколько раз, и я отказывал, потому что боялся прийти. Вообще, я по характеру несовсем сдержанный человек, и я думал: «Там русские, что-то не так получится, а у меня кулаки впереди мозгов». Он говорит: «Да нет, всё будет в порядке. Я тебя научу, как надо себя вести».
8 мая 1973 года сгорел театр в Тбилиси. Был какой-то концерт в Москве, мы встретились с ним, и он мне сказал: «Если у тебя не будет стационара, ты дисквалифицируешься. Я тебе советую приехать. Какая опера тебе нужна, чтобы ты дебютировал в Большом театре?» Я сказал: “Кармен”. И он создал все условия, чтобы я хорошо дебютировал. Так, как я входил в эту партию, по-моему, ещё никто не входил. Я в течение месяца прошёл все сценические, все оркестровые, все спевки и генеральные репетиции, перед тем как спеть. Это было 21 декабря 1973 года. Я спел эту партию дважды.
В. Молчанов: Я был на этом спектакле 21 декабря. Вы знаете, люди разное коллекционируют. Кто на чём с ума сходит. Я коллекционирую программки тех спектаклей и концертов, на которых я побывал. И вот, перед тем как с вами встретиться, я насчитал у себя дома 15 программок «Кармен», где вы пели. Значит, я 15 раз слушал вас в «Кармен»! Но я хотел вспомнить ещё одну вещь. Я не только благодаря отцу узнал о вашем приходе в Большой театр. Я очень любил находиться за кулисами. Больше всего меня потрясло (это, наверное, уже давно не секрет), что суфлёр, который в будочке сидит, сообщал вам футбольный счёт. Это было фантастически: на сцене Соткилава, ария Хозе, а ему суфлёр из будки говорит, как «Динамо» Тбилиси ведёт (или проигрывает) в матче со «Спартаком». Это ведь было?
З. Соткилава: Да-да, так и было. В зале в это время сидел человек, которого я очень любил, – Николай Николаевич Озеров. Мой большой друг и великий человек во всех отношениях. Он был страшный болельщик. И когда мне суфлёр говорил счёт, я ему пальцами показывал.
В. Молчанов: Ах, ещё и это было! Хороший спектакль! Видите, какие тайны открываются! Но скажите мне: действительно ли вас побудило перебраться в Большой то, что сгорел театр в Тбилиси? Или было что-то, чего в Тбилисине хватало?
З. Соткилава: В то время Тбилисский театр был очень сильным: замечательный дирижёр, прекрасные режиссёры, сильный состав труппы. Я много гастролировал. Я был уже лауреатом трёх конкурсов: победитель в Барселоне, обладатель «Орфея». Я много ездил, и мне было очень легко, удобно, комфортно в Тбилиси, потому что я делал то, что хотел. Я боялся, что в Москве у меня так не получится. Но я думаю, что я всё равно пел бы в Большом театре, будучи приглашённым солистом Тбилисского театра.
В. Молчанов: Теперь, после распада Советского Союза, мы, увы, оторваны друг от друга. Слышим только о политиках, о каких-то драках, драчках. А что происходит сегодня в оперном театре Грузии? Как там живут, что поют, есть ли хорошие голоса?
З. Соткилава: Хороших голосов очень много, особенно женских. И почти все уехали зарабатывать, так как в Тбилиси трудно.Трудно во всех отношениях. Бытовые условия не позволяют театру работать зимой. Я даже могу похвастаться, что генератор, который стоит в Тбилисском театре и который может осветить половина Тбилиси, подарили мои друзья из Италии. И всё равно мазут нужен, керосин нужен, это очень дорого, его нет, и света нет, и газа нет. Поэтому молодёжь стремится уехать на Запад.
В. Молчанов: То, что вы сейчас говорите, звучит чудовищно! Мы живём в 2006 году, XXI век на дворе. И то, что нужен мазут, нужен керосин, а ваши друзья дарят генератор, напоминает то военное время, когда люди в шинелях и в шубах сидели на концертах.
З. Соткилава: Так ведь и было ужасное военное время. Я просто возмущён тем, что случилось тогда: грузины на грузин, воевали друг с другом… Гражданская война и то несчастье, которое случилось в Абхазии,– всё это привело к расколу. Обретённая свобода очень негативно сказалась именно на Грузии. Я думаю, что хуже всех было грузинам, потому что не было энергоресурсов, и надо было как-то жить.
"Был у меня случай, когда меня исключали из консерватории за моё поведение".
В. Молчанов: Скажите, а это правда, будто вы стали петь оттого, что влюбились в дочь профессора консерватории? Или это очередная легенда, которую придумали журналисты, подобные мне?
З. Соткилава: Это была красивая девушка. Я ходил в консерваторию и влюбился в первый же день, как только увидел её. И я сказал моему другу (к сожалению, он скончался): «Ты знаешь, вот эта будет моей женой». Был у меня случай, когда меня исключали из консерватории за моё поведение.
В. Молчанов: А вы хулиган всегда были, да?
З. Соткилава: Большой хулиган – нет. Но иногда случалось.
В. Молчанов: Маленький хулиган.
З. Соткилава: И благодаряэтой девушке я остался в консерватории и занимался.
В. Молчанов: Но женились на другой?
З. Соткилава: Нет, на ней и женился.
В. Молчанов: Ах, это она и была?
З. Соткилава: Она и была.
В. Молчанов: Ага! Значит, здесь журналисты наврали! А то все писали, что женились на другой. А как вы с вашим характером уживались в Большом театре тех времён? Ведь более звёздного состава, чем в то время, когда пришли вы, не существовало, наверное, никогда.
З. Соткилава: Это был великий театр и великая плеяда совершенно замечательных певцов. Я уже говорил, что я боялся. Но вот что интересно. У нас получилась рокировка с моим предшественником, который работал в Большом театре, – замечательным певцом Зурабом Анджапаридзе: он уехал в Тбилиси, а меня перевели в Москву.
Как-то перед моим отъездом он позвал меня, и я ему благодарен за это. Он сказал: «Зураб, ты настолько сильный, что тебе не нужны никакие кланы. Там есть три клана, и не надо ни в какой входить. Пришёл, отрепетировал, спел, встал и ушёл». И, вы знаете, на протяжении тридцати с лишним лет, что я был в Большом театре, я так и поступал.
Я очень хотел дружить, допустим, с Володей Атлантовым. Я любил его голос, и поэтому хотел быть с ним в хороших отношениях. Но всё делалось для того, чтобы мы не были дружны. Распространялись какие-то сплетни. Я никогда ничего не говорил за спиной человека, потому что у меня вообще нет страха перед людьми. Если у меня есть, что сказать, я скажу это в лицо, чтобы посмотреть, как человек отреагирует. Но нас поссорили. Дружба у нас не получилась, но потом я всё равно с ним помирился.
Я дружу с Леной Образцовой, с Маквалой Касрашвили, потом пришли трое моих учеников – два тенора и баритон, и я комфортно себя чувствовал. Дважды я посчитал, что меня оскорбили, и я тоже оскорбил других. Это было связано с дирижёрами. Но я перед ними извинился. Знаете, когда я поступаю плохо, мне уже через пять минут самому стыдно. И я всегда извиняюсь первым.
В. Молчанов: Зураб Лаврентьевич, вы сейчас сказали:«Более тридцати лет я был в Большом театре». Вы сказали это с грустью или это холодная констатация?
З. Соткилава: Я сказал это с грустью, потому что я очень любил этот театр.
В. Молчанов: Почему всё в прошедшем времени?
З. Соткилава: А потому что он закрылся. 28 июня прошлого года было моё последнее выступление в Большом театре. Я так думаю, потому что годы берут своё. Я похлопал сцену, поцеловал её и сказал: «Наверное, я больше на этой сцене петь не буду». Я так попрощался со сценой. Театр ушёл в ремонт и, говорят, откроется через три-четыре года. Ну, дай бог.
В. Молчанов: Это, наверное, ужасное ощущение, когда прощаешься со сценой, на которой провёл столько самых счастливых лет.
З. Соткилава: Ужасное. Многие болеют, попадают в больницы. Поэтому надо психологически готовить себя к тому, что придёт время прощаться с чем-то даже очень хорошим и любимым. Я подумал: «Мне через год будет уже 70 лет. Какое там в 70 лет петь в театре?»
Как-то Отар Васильевич Тактакишвили, наш замечательный композитор, сказал мне: «Зураб, занимайся камерной музыкой. У тебя есть возможность это делать. Подготовь много программ и займись этим делом к концу своей карьеры». И я приготовил шесть-семь программ. Кстати, я пел замечательный цикл вашего отца, Кирилла Молчанова, на слова Петрарки. Просто блестящий цикл! Я пел его в Большом зале консерватории. К сожалению, автор не слышал этого в моём исполнении.
В. Молчанов: Зураб Лаврентьевич, вы профессор Московской консерватории. Вы продолжаете активно заниматься преподаванием. А признайтесь мне честно, пожалуйста: сколько из ваших учеников поёт здесь, на родине? Что-то мне подсказывает, что в отличие от вас большинство из них уехало куда-то далеко.
З. Соткилава: Я им это и говорю. Они поют в Метрополитен, в Ла Скала, в Ковент-Гарден – в лучших театрах мира. А их имена никто не знает. Я говорю: «Ребята, приезжайте, пойте здесь тоже, чтобы люди вас знали». Но пока они к этому не особенно стремятся.
Есть у меня замечательный тенор Богачёв, который спел в лучших театрах, пел в Ла Скала «Троянцев» Берлиоза (страшная вещь!), поёт «Отелло», «Аиду». Ещё один замечательный тенор живёт в Германии – Александр Федин. Его тоже никто не знает, а это сегодня один из лучших лирических теноров на Западе. Он, можно сказать, в клане Аббадо,который делает с ним много спектаклей. В Большом театре – прекрасный баритон Владимир Редькин, народный артист России. И сейчас у меня учится молодой парень, тенор. Он студент четвёртого курса, но я думаю, что у него хорошее будущее и он сделает большие успехи. Он уже солист театра Станиславского.
В. Молчанов: А в новый Большой вы ходите?
З. Соткилава: Новый Большой я почему-то не люблю. Не хочу обидеть ни архитекторов, ни строителей, но сегодня, в XXI веке, немыслимо строить такие помещения, когда у нас есть пример Японии и Южной Кореи. Когда я приехал в Южную Корею, я был просто ошеломлён их залами, музыкальными центрами. Они сначала строят музыкальный центр, а потом вокруг него город. Я был потрясён этими залами: четырёхтысячники, пятитысячники, где чистый голос без микрофонов, без всякой «химии» и подключений звучит фантастически!
"Не надо спекулировать тем, что кого-то любят, и из-за этого устраивать цирк в консерватории. Это святое место".
В. Молчанов: А вам не кажется странным, что в Большом зале консерватории иногда поют в микрофон?
З. Соткилава: Девственность он потерял, это точно. Зачем это делать, я не понимаю. Да, эти музыканты популярны, они всё время крутятся на телевидении, на радио, в прессе, их хорошо знают, их полюбили, на них ходят. Но не надо спекулировать тем, что кого-то любят, и из-за этого устраивать цирк в консерватории. Это святое место. Эстрадные певцы должны знать: если ты приходишь в Большой зал, пожалуйста, пой достойную программу и пой без микрофона, чтобы мы слушали твой живой голос.
В. Молчанов: Объясните мне, дилетанту, про теноров и их концерты, которые по телевидению собирают чуть ли не миллиард зрителей. Это хорошо или плохо? Они делаются только ради денег или от этого действительно зависит знание хорошей музыки новым поколением?
З. Соткилава: Вы знаете, я хорошо знаком с Паваротти. Он мне рассказывал, как это произошло и зачем они это сделали. Они не думали, что вокруг первого концерта в Каракаллах в Риме будет такой шум. Он говорил: «Как глупо мы поступили! Мы не взяли права ни на аудио, ни на видео». Они не ожидали такого успеха. Но потом они своё вернули.
Я думаю, что это неплохо и даже хорошо, потому что они поют классику. Они знакомят с ней народ, широкую аудиторию, огромные массы. Представьте себе, «Nessun dorma» из «Турандот» Пуччини стала шлягером, победила все хиты. Эстрадные песни просто рядом не валялись, когда Паваротти спел эту арию. Она была, если можно так сказать, песней номер один в течение пяти лет и популярна до сих пор. Все тенора, которые хотят иметь успех, поют эту арию. Правда, я невысокого мнения о ней. Она очень эффектна, но как музыка – не особенно. Тенора блестяще спели очень много классики, которая постепенно входит в память дилетантов, людей, мало её знавших. Я знаю богатых людей, которые говорят: «О, какая красивая ария Каварадосси! Как хорошо!»
В. Молчанов: Наконец-то они её услышали, слава богу!
З. Соткилава: Я услышал от них такие названия, которые они никогда не произносили.
В. Молчанов: Всё это замечательно. Не могу не задать вам этот вопрос, поскольку это меня смущает. В чём феномен Николая Баскова? Его породило телевидение или это то же самое, что Ванесса Мэй с её электроскрипкой?
З. Соткилава: Эта скрипачка, как мне сказали знатоки, никогда не поступила бы в Московскую консерваторию. Просто не сдала бы экзамены.
В. Молчанов: Ну, наверное.
З. Соткилава: Что касается Баскова, он вырос на моих глазах. Я его знаю с детства. Совсем маленьким он ходил в наш подъезд заниматься с одним педагогом. Я ему симпатизирую чисто по-человечески. Он хороший парень, очень скромный, надёжный. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление за все те годы, которые я его знал. Я близко с ним общался. Он даже консультировался со мной. Правда, так и не сделал то, что я ему сказал.
Когда он спел Ленского, он подошёл и спросил: «А что мне дальше делать?» Я говорю: «Если хочешь быть оперным певцом, то возьми Верди. На Верди научишься звуковедению. У нас много хитростей. Если им не научишься, то тебе будет трудно петь. И потом, петь песни и петь оперу – это две абсолютно разные формы и совершенно разная подача звука. Самое лёгкое у Верди – это “Травиата”. Выучи её и спой».
А потом мы разъехались. Я его встречаю, говорю: «Ну как?» Он говорит: «Очень трудно». – «На тебе зарабатывают столько денег, так пусть потратят на твоё обучение. Поезжай в Италию, найди кого-нибудь, поучись». Я даже посоветовал, к кому ехать. Но в итоге он так и не спел.
В. Молчанов: И, видимо, не споёт?
З. Соткилава: Теперь, я думаю, уже не споёт. Вы знаете, давным-давно, когда я ещё учился в Италии, я читал, как определяли, кто должен победить на Сан-Ремо: рост 175, блондин с голубыми глазами и так далее. Басков красивый парень, правда, ростом не особенно вышел. Те, кто его раскрутил, просто попали в десятку. Они дали ему блестящую песню, которая очень хорошо записалась, его хорошо подкрасили, и мелодия, которую он пел, запала в душу. Когда тебе на всех каналах через каждые десять минут показывают его лицо, это западает.
В. Молчанов: То есть это нормальный шоу-бизнес, сделанный по основным законам?
З. Соткилава: Феноменальный шоу-бизнес. И я пожелаю ему удержаться на высоте.
В. Молчанов: Спасибо за ваши пожелания. Но позвольте вас процитировать. В одном из недавних интервью вы сказали, что люди соскучились по настоящей музыке, что хватит кормить публику попсой. Вы убеждены в этом?
З. Соткилава: Чем беднее страна, тем больше по телевидению поют и танцуют. Вы не примечали это? Самый бедный город в Италии – Неаполь. Если посмотришь их канал, они поют с утра до ночи. Только это и делают.
В. Молчанов: Тем не менее, по итальянскому телевидению можно услышать и что-то иное. А у нас – очень редко.
З. Соткилава: И по итальянскому, и по французскому телевидению можно услышать очень много классики. В Америке множество каналов классической музыки, и народ смотрит. Правда, рейтинг не такой высокий, как, допустим, у Мадонны и других суперзвёзд. Хотя они должны быть, потому что молодёжь без этого не может. Она на этих танцах свою энергию выпускает. Но не нужно увлекаться этим на сто процентов. Розенбаум в интервью «Известиям» очень хорошо сказал, что артисты перепутали диско с концертным выступлением. Диско звучит на концертах, и это смешно: полчаса петь четыре слова и два такта музыки.
В. Молчанов: Объясните, это народ такой глупый или телевидение виновато? Ведь люди идут туда, где им под фанеру исполнят какое-нибудь «гоп-ца-ца» и «Зайку мою». Билеты на эти концерты достать невозможно. 31 декабря – 1 января 2006 года: 9 часов Петросяна по всем каналам. Это мы виноваты (я ведь ещё и на телевидении работаю) или это народ такой?
З. Соткилава: Я не хочу ни про кого ничего говорить. Я скажу одно: 20–30 лет назад в Советском Союзе был самый великий слушатель. В последнее время я начал осваивать глубинку: Новосибирск, Екатеринбург, Владивосток, Красноярск. Фантастическая публика! Я пою классику. По тому, как они её слушают и насколько они этого хотят, я убеждаюсь, что она им очень нужна. А телевидение может одебилить человека. Если каждый день на экране торчит одна и та же картинка, ты настолько привыкаешь к этому, что она становится очень популярной и очень известной.
В. Молчанов: Если позволите, я напомню вам крылатое изречение Владимира Владимировича Познера, президента нашей телевизионной академии, который ещё лет десять назад сказал (звучит немножко грубо): «Если я буду показывать вам задницу этой лошади в течение недели, то это будет самая популярная задница в стране».
З. Соткилава: Кстати, недавно как раз показывали задницы поп-музыкантов. Ну хорошо, а что дальше? Что будут дальше показывать, мне интересно? Знаете, меня потрясает страшная жестокость. Но никто не говорит, откуда она идёт. Американцы уже спохватились. У них с телеэкранов исходит столько негатива: бандиты, мафия, всё время стреляют, всё время убивают! А молодой человек это смотрит и думает, что, наверное, так и надо поступать и показывать свою крутизну.
"Для меня современная опера закончилась на Рихарде Штраусе, Прокофьеве, Шостаковиче. И ещё прибавлю, пожалуй, Шнитке".
В. Молчанов: Ну не всем же 15 раз ходить на «Кармен» и слушать Соткилаву, как повезло мне в юности. Поскольку наша программа постепенно подходит к концу, скажите, вы хорошо знаете современную оперу? Что вас привлекает в ней? Какие имена вы можете назвать?
З. Соткилава: Для меня современная опера закончилась на Рихарде Штраусе, Прокофьеве, Шостаковиче. И ещё прибавлю, пожалуй, Шнитке.
В. Молчанов: Зураб Лаврентьевич, это давно! Прошло уже более 50 лет!
З. Соткилава: Потом оперу стали переиначивать, и она приобрела дешёвую, но очень привлекательную форму, которая называется «мюзикл». Я часто хожу мимо Театра оперетты, и там столпотворение! Сколько лет уже идёт мюзикл «Ромео и Джульетта», а билеты достать по-прежнему невозможно. Но там есть и качественная, красивая музыка – мелодии, которые иногда хочется про себя пропеть.
В. Молчанов: Хочется?
З. Соткилава: Хочется. Я ведь даже спел «Призрак Оперы» Уэббера.
В. Молчанов: А можете ли вы вспомнить, воспроизвести что-то из того, что вы услышали за последние пять-десять лет, – песню или современную арию?
З. Соткилава: Из арий, честно говоря, нет, потому что опера перешла в речитативную форму. Кстати, в своё время было очень много речитативов, и арии связывались между собой именно ими. А сегодня сплошной рэп.
В. Молчанов: Это для вас тяжеловато, да?
З. Соткилава: Ну, один раз можно послушать, что они там наговорили. Но дважды я уже не посмотрел бы. Из песен? Есть хорошие песни. Недавно меня пригласила Лариса Долина, и я с удовольствием спел замечательную песню Шарля Азнавура.
В. Молчанов: Спасибо большое. Гостем программы «Рандеву с дилетантом» был замечательный певец Зураб Соткилава. Всего вам доброго.
З. Соткилава: До свидания. Спасибо за приглашение.