Маазель Лорин

Немного найдётся музыкантов, мнения о которых были бы столь различными и даже противоположными. Когда 40 лет назад Маазель гастролировал в Москве, публика с первого взгляда полюбила его огненно-блестящие интерпретации. Тогда можно было услышать: «жаркий», «импульсивный», дирижёра сравнивали со знаменитым Гербертом фон Караяном. «Молодая сила бурлит в Маазеле» – писали журналисты. А исполнение «Неоконченной» Шуберта и Второй симфонии Малера было словно продолжением искусства Фуртвенглера, Вальтера и Клемперера. «Маазель – по природе романтик» – говорили рецензенты. Самым «волшебным» казалось то, как Маазель слышит оркестр. Когда он дирижировал, партитура «оживала»: вдруг начинали звучать в полный голос даже самые второстепенные инструменты: ни один оркестрант не мог «устоять» и остаться равнодушным перед искрящимся темпераментом дирижёра. По мнению критиков, раньше подобного эффекта раньше добивался только Николай Голованов, на репетициях которого, кстати, тоже «дым стоял коромыслом».

Впрочем, были и совсем другие мнения. Например, в один из следующих приездов Маазеля в Москву в журналах появилась статья под названием «Опять двойка». И сейчас ещё можно услышать, что «этот дирижёр поверхностно трактует многие сочинения», что он заботится лишь о вешних эффектах и «занимается бизнесом, а не музыкой».

Вряд ли это справедливо. Довольно сложно отыскать оперу или симфонию, которая не привлекла бы внимания Маазеля. Он открывает для себя новые страницы музыки, искренне изумляясь её прекрасным отсветам. И это не обязательно должно быть крупное, «серьёзное» сочинение. «Любая песенка Жака Бреля и классическая музыка Индии изумляют меня не меньше. Я считаю, что жизнь музыканта – прежде всего изумление» – говорил дирижёр. С пяти лет он жил в мире музыки. Его отец, парижанин, считавший себя истым американцем, занимался с будущим дирижёром игрой на скрипке и фортепиано. Маазель и сейчас выступает как скрипач-солист. В одном интервью он сказал: «Когда я играю на скрипке, я слышу партитуру как дирижёр; когда я дирижирую, я слышу её как скрипач».

В Нью-Йорке одну из репетиций Маазеля посетил Тосканини. «И так далее» – рассказывал об этом Лорин, имея в виду, что с этого дня началась его блестящая дирижёрская карьера. Впрочем, в послевоенные годы она едва не закончилась. «После войны я решил оставить музыку и серьёзно заняться образованием, на что раньше не имел времени. В Питсбургском университете я начал изучать философию и математику. В это время Виктор де Сабата пригласил меня дирижировать оркестром в Питсбурге. Я отказался, мотивируя тем, что разлюбил музыку и хочу учиться. Он меня высмеял, сказал, что я сошёл с ума, и начал уговаривать. Пришлось согласиться». А дальше был Берлинский оперный театр, Лондон, Венская опера, Лос-Анжелес… Симфонии Бетховена соседствовали с «Планетами» Густава Холста, оперы Вагнера часто уступали место операм Генделя и Римского-Корсакова. Во многом именно благодаря Маазелю для нас стали привычными телевизионные трансляции концертов и видеозаписи оперных спектаклей. Дирижёр умеет с высоты орлиного полёта охватить партитуру единым взглядом, сколь бы сложной она ни была, – и изумить нас теми сокровищами, которым он изумлялся сам.