После премьерного показа «Волшебной флейты» на малой сцене Самарского театра оперы и балета наш корреспондент в режиме свободного диалога побеседовал с главным режиссером театра и постановщиком спектакля Михаилом Панджавидзе.
Публика сидит на сцене, артисты разыгрывают оперу в зрительном зале – необычно и непривычно! Весь спектакль, вся «Волшебная флейта» — как домашний спектакль: вновь – инновация! Как родилась такая экстравагантная идея?
Родилась еще очень давно, на третьем курсе ГИТИСа.
Так давно уже? Именно, чтобы всех зрителей посадить на сцену…
Ну, нет, пространственное решение спектакля пришло уже здесь, в Самаре, потому что я очень хотел поставить именно «Волшебную флейту». Тут, как всегда, существует куча факторов. Первый – нет денег. Денег нет катастрофически.
Всегда?
Да, но сейчас особенно, а судя по всему, будет всё хуже и хуже, потому что, честно говоря, у нас «как бы» финансирование – это тема для отдельного разговора – а не настоящее финансирование культуры. Но это обычная российская практика. А сегодня все еще осложнено текущим моментом. Уже так, как раньше, так, как хотя бы было последние лет пять-семь, уже даже так не будет. У нас сейчас парадоксальная ситуация: когда после открытия после долгой реконструкции театр пошел на взлет, когда мы начали набирать обороты, и нам нужна как раз финансовая поддержка, денежный поток как раз – и иссяк. В силу то ли геополитической обстановки, то ли еще каких-то причин, у нас начинают срезаться дотации, постановочные расходы, и конечно, все сложней и сложней становится выпускать новые спектакли. Мы просили, чтобы нам дали дополнительный штат на малую сцену, чтобы мы могли работать параллельно: и малая сцена, и основная. Пока это не получилось. Сама по себе малая сцена – она хорошая вещь, но не очень коммерчески оправданная, потому что малое количество посадочных мест. Заработки – копеечные.
А вот эта ротация – действие в зале, публика на сцене – она еще не съедает посадочные места?
Нет, примерно то на то и выходит. Ничего не потеряли. А идея с ротацией возникла непосредственно, когда я увидел этот псевдоклассический интерьер малой сцены, напоминающий дворцовый. Мне пришла в голову мысль, что его можно очень хорошо использовать в отсутствии декораций: на декорации у нас просто не было ни денег, никаких средств вообще.
Пространство малой сцены – специальное театральное пространство, оно позволяет сделать полноценный спектакль, там есть все необходимое для этого?
Да, безусловно, у нас идут там полноценные спектакли: «Служанка-госпожа» Дж. Б. Перголези, «Медведь» С. Кортеса, «Директор театра» В. А. Моцарта и многое другое. Малая сцена обладает всеми необходимыми характеристиками. В свое время это была одна из тех зацепок, из-за чего я вообще сюда поехал, в Самару: я подумал – вот это действительно интересно, здесь можно экспериментировать. «Волшебная флейта» – венец экспериментаторства на малой сцене, потому что это уже большой спектакль, и вместить его в это пространство – это, конечно, уже о многом говорит.
То есть продолжения не будет?
Многое зависит не от меня. Я бы сделал в этом пространстве и «Свадьбу Фигаро», и «Дон-Жуана». Я знаю, как это сделать, чтобы было интересно.
Нет планов перенести «Флейту» потом на большую сцену?
Нет, потому что это принципиально иная идея, иное решение. Это будет тогда совсем другой спектакль. Технически перенос возможен и, наверное, на большой сцене «Флейта» стала бы в чем-то интереснее, красочнее, но будет потеряна камерность, интимность, ощущение сопричастия.
Ну, а что же с идеей рождественского праздника?
Идея давняя, студенческая. Но воплотить ее удалось только спустя энное количество лет.
Здесь, в Самарском театре она нашла понимание?
Артисты мечтали это петь – В. А. Моцарта. А мы поняли, что есть на кого ставить, что собственные достойные исполнители в труппе есть, никого приглашать не надо, справимся собственными силами. Зарастро есть, Царица ночи есть – это уже основа для этой оперы.
А то, что большая опера – и вдруг пойдет на малой сцене, это сразу приняли?
Нет, относительно этого было много скепсиса в труппе. Но был карт-бланш со стороны дирекции. Раз Панджавидзе обещает, что это можно сделать и будет интересно – пусть делает. В процессе постановки сложностей возникло немало – и с подъемником у елки, который у нас пока шумит больше, чем хотелось бы, и с креплениями занавеса, и с многочисленными согласованиями-разрешениями насчет посадки зрителей на сцену. Но всё решили в итоге, и спектакль родился.
Как давно существует малая сцена?
Два сезона.
Она уже обрела своего зрителя? Охотно ходят? Уже поняли, что есть ещё что-то в театре?
Публика оценила и охотно сюда ходит. Тем более, что мы существенно расширили тем самым репертуар, поставили многие вещи, которых никогда в Самаре прежде не исполняли вовсе. Как ни странно, «Волшебная флейта» – в их числе.
Что ожидается на большой сцене?
Георгий Исаакян у нас ставит «Леди Макбет Мценского уезда» – его пригласил Александр Михайлович Анисимов, к этому я мало буду иметь отношения. Потом здесь будет фестиваль – к 85-летнему юбилею театра. И очень надеюсь на то, что мы сможем с божьей помощью либо в конце октября, либо в начале даже ноября, сможем выпустить оперетту Д. Д. Шостаковича «Москва, Черемушки». Не хочу пока раскрывать всех карт, скажу только, что это будет особая, необычная редакция этой оперетты.
Получается, этот год в Самарском оперном театре под знаком Д. Д. Шостаковича проходит?
Он же и есть юбилейный год Д. Д. Шостаковича – 110-летие все-таки. И у нас есть задумка: добиться для нашего театра имени Д. Д. Шостаковича, поскольку композитор с городом связан, и другой такой величины здесь не было. Не могу сказать, что эта идея здесь воспринимается всеми и с энтузиазмом. Еще и приходится доказывать, что это престижно, нужно, что под имя великого композитора можно будет и фестиваль учредить, и финансирование дополнительное получить… Спрашивают: а зачем нам это надо? А что нам дает имя Д. Д. Шостаковича?
Удивительно, что за имя Д. Д. Шостаковича еще кого-то надо агитировать!
Что поделать! После оперетты «Москва, Черемушки» обязательно надо будет поставить «Золотой век», потом «Светлый ручей».
Ну, тогда надо будет и «Нос» поставить.
На мой взгляд, и «Нос», и «Леди Макбет Мценского уезда» нужно было бы отложить на потом, ставить после того, как некоторый опыт воплощения театральных опусов Д. Д. Шостаковича будет накоплен. Я вообще считаю, что мы побежали вперёд, надо было сначала ставить оперетту, чтобы немножко к Шостаковичу уже попривыкли, потом балеты, а уже потом серьезные оперы. Музыкальный язык постепенно усложнять, чтобы люди к Д. Д. Шостаковичу привыкали. А к Д. Д. Шостаковичу, увы, нужно все ещё приучать публику, то есть здесь в Самаре есть проблема с этим. Везде есть проблема, вот давайте называть вещи своими именами. Хотим этого, не хотим мы этого, но вообще очень большая проблема с музыкой 20-го века существует. Все равно мелодия воспринимается широкой публикой намного внятней.
Но ведь не так еще давно Самара, советский Куйбышев, славилась тем, что здесь того же С. Слонимского много ставили, еще были какие-то экспериментальные вещи. Значит, была публика, которой это было интересно?
Это все были постановки проектного характера и держались они в репертуаре совсем не долго. Конечно, на первые пять премьерных спектаклей яблоку негде было упасть. Интерес был, приезжали критики из столиц, деятели культуры. Но чтобы такая проектная постановка десять сезонов собирала залы – вы в это верите? Я – нет. Общество потребления не настроено на сложность, оно настроено на комфортное потребление, и только на него.
Что у режиссера Панджавидзе есть ещё кроме Самары?
Осенью буду делать в Астане оперу Е. Брусиловского «Кыз-Жибек». Это одна из первых национальных казахских опер, и в новом театре «Астана-опера» еще не шла, а должна идти.
Это хорошая музыка?
Не плохая. Она национальная, конечно, национальный колорит ярко выражен. С разговорными диалогами.
А что в Минске, где Вы также являетесь главным режиссёром?
Недавно сделал «Макбета», пока думаю о «Саломее». Я очень осторожно сейчас говорю про все свои планы.
А что было из последнего до «Макбета»?
Была «Царская невеста», за которую мы получили президентскую премию, а я лично – медаль Франциска Скорины. Были «Паяцы».
Выбор этих названий, таких достаточно популярных, ходовых – это выбор главного режиссера или требования кассы?
И «Паяцы», и «Царская» – мой выбор. «Макбет» был запланирован еще до меня. Я старался брать к постановке то, что у нас может идти своими силами, на что есть голоса, артисты.
В сравнении с этими названиями «Саломея» – это нечто уже эксклюзивное. И это, наверно, связано с запросом, аудитории?
Есть такой мотив, конечно. Кроме того, как театр национальный и вообще единственный оперный театр в республике, мы должны представлять как национальную оперу, так и важнейшие мировые шедевры.
А вот если не оглядываться на протокол и на вкусы публики, душа режиссера Панджавидзе чего просит? С каким материалом бы хотелось поработать?
Хочется поработать с операми Рихарда Штрауса, не только с «Саломеей», но и со многими другими. Сейчас такой у меня период, что я к ним испытываю острый интерес.
Беседу вел Александр Матусевич
