У сверхпопулярного в столице филармонического абонемента «Оперные шедевры», уже не первый сезон радующего меломанов как раритетами, так и шлягерами оперной литературы, на тех же подмостках – в Зале Чайковского – еще прошлой осенью появился серьезный конкурент. Абонемент «Вершины мастерства. Барокко» всерьез ступил на оперную территорию и собирает примерно ту же вокаломанскую аудиторию, представителей каковой в Москве не так уж и мало. Но, пожалуй, такой конкуренции бояться не стоит – чем больше опер, «хороших и разных», будет звучать в наших залах, с чем большим количеством новой для него музыки познакомится столичные любители музыки, тем лучше. В прошлом сезоне барочный абонемент порадовал нас генделевским «Александром», а этот начал с гораздо более раритетного «Сироя» Иоганна Адольфа Хассе.
«Немногим суждено было добиться подобной славы… Немногих постигло подобное забвение» - замечательные слова историка, вынесенные Московской филармонией в эпиграф статьи о композиторе, говорят сами за себя. О Хассе сегодня мы действительно знаем в основном из энциклопедий и справочников – что был невероятно успешен и популярен, что его многочисленные оперы ставились везде и всюду, что слава его была беспрецедентно громкой. И сколь много шума было вокруг его имени при жизни, столь же кромешной тьмой покрылось оно после смерти. Барочная эпоха была в целом отвергнута последующим веком романтизма – забыли не только Хассе, но и величайших гениев той поры – Баха, Генделя, Вивальди: первого пришлось заново открывать Мендельсону, из второго исполнялись лишь оратории, а оперы совершенно выпали из репертуара, а время третьего наступило только сейчас, в конце 20-го – начале 21 веков. Но, пожалуй, столь тотального и всеобъемлющего забвения, какое пришлось на долю творчества Хассе, три упомянутых гения все же избежали. А что такое музыка Хассе до недавнего времени не знал никто – музыканты, конечно, знали фамилию композитора, кто-то помнил, что был безмерно плодовит и женат на скандальной примадонне той эпохи, мегазвезде 18 века Фаустине Бордони – но и только.
Какая же она, музыка Хассе? Изобретательная, ладно скроенная, эстетически укорененная на «все сто» в своей эпохе (например, баховских прозрений музыки будущего она лишена напрочь), мастерски пользующаяся всем арсеналом средств, что были тогда доступны. Музыка яркая, контрастная, виртуозная, изобилующая эффектами разного рода, эксплуатирующая возможности человека (вокалиста, инструменталиста) по максимуму. Гениальная? Едва ли. Налет клишированности и однообразия (при всем разнообразии эффектов) языку Хассе присущ в значительной степени, до феноменальной живости языка и одухотворенности высказывания, например, Генделя, Хассе, конечно, далековато. При всем внешнем блеске, музыка достаточно ремесленная, хотя своим ремеслом композитор владел, конечно, в совершенстве. Вокальный спектр выразительности в смысле диапазона голосов весьма однообразен – высокие голоса превалируют, самый низкий – у лирического тенора, что делает акустическую ауру опуса изрядно задранной наверх и скучноватой.
Представленная в Москве одна из семидесяти опер Хассе – типичное дитя своей эпохи, скроенное по всем законам жанра оперы-сериа. Литературная основа – либретто Пьетро Метастазио, главная задача которого – продемонстрировать множественность пикантных положений героев, каждый из которых влюблен в кого-нибудь «не того», благодаря чему у каждого героя есть возможности показать блеск колоратур в ариях мести или радости и кантилену в меланхолических ламентациях. Разобраться в нагромождении странных событий, которыми нашпигована опера, во всех хитросплетениях отношений и понять «кто кому тётя» - дело непростое, а если еще учесть наличие псевдоисторического экзотического фона (действие «Сироя» разворачивается немного – немало в Персии, при дворе тамошнего правителя), то сюрреалистическая картина будет вполне завершенной. Впрочем, барочные оперы писались не реализма и правдоподобия ради – за этим, пожалуйста, к господину Глюку, а у барочных композиторов и либреттистов совсем другие задачи: развлекать и поражать.
Эстетика барочных опер, отделенных от нас громадным временным промежутком, протяженностью в столетия, оказалась очень востребованной сегодня – именно поэтому с завидным энтузиазмом вновь открываются ныне оперы того же Хассе и других композиторов 17-18 веков. Помимо мелодического богатства, чего в музыке нашего времени встретить практически невозможно, барочная опера притягивает своей фантазийностью – вот уж где поле непаханое для режиссерских экспериментов! Опера, подобная «Сирою», легко выдержит любой перенос – географический и временной – а ее действие может разворачиваться хоть в Перу, хоть в Австралии, хоть на Луне.
В Москве «Сирой» был исполнен силами музыкантов, уже хорошо известных столичным меломанам. Основу каста составил греческий оркестр «Армониа Атенеа» под управлением Георгия Петру – этим аутентистам подвластно многое: они умеют плести тончайшее, словно паутинка, кружево на пиано-пианиссимо, и в то же время в бравурных фрагментах их энергетики могут позавидовать иные симфонические небарочные коллективы. Помимо этого подкупает идеальная сыгранность коллектива и математическая точность, с которой исполняются сложнейшие фигуры – это поистине ансамбль виртуозов.
Из солистов бесспорное лидерство у Юлии Лежневой, исполнившей главную женскую партию Лаодиче: ее яркий звук (гораздо более сильный и всепроникающий, чем у прочих участников исполнения, включая и самых именитых) и феноменальная колоратурная техника, когда длиннющие, нескончаемые пассажи поются легко и непринужденно, и кажется, что у певицы дыхания еще на «столько и полстолько», делают ее пение вызывающим бурный и искренний восторг всех присутствующих в зале. Кроме того Лежневой актерски очень удался образ капризной молодой интриганки.
Знаменитый австрийский контратенор Макс Эммануэль Ценчич в титульной партии явил пение интонационно точное и эмоционально наполненное, пожалуй, лучшее, что можно ожидать от исполнителей его амплуа. Диляра Идрисова в брючной партии Аракса не может похвастаться масштабностью и яркостью голоса, но его техничность на высоком уровне – в колоратурном пении она мастеровита не менее Лежневой, а тембр ее нежного сопрано весьма приятен.
Роксана Константинеску спела партию Эмиры – индийской царевны, переодетой в мужское платье (сюжет требует от нее соблюдать до поры до времени инкогнито): ее голосу свойственна высокая исполнительская культура, ему также присуща подвижность, мастерская фразировка, но сам материал достаточно ординарный, отчего звучание выходит простоватым. У меццо Мари-Эллен Неси, также задействованной в брючной партии – коварного брата-соперника Сироя Медарсе, голос просто некрасив, верхи резки, а колоратура несовершенна, но арию мести певица исполняет экспрессивно и в общем-то убеждает.
Единственный мужской голос этой оперы принадлежит испанцу Хуану Санчо (отец Сироя и Медарсе, царь Персии Косрой) – у певца забавная, достаточно странная манера звукоизвлечения, он поет, едва открывая рот, отчего звук порой выходит засурдиненным, однако колоратурной техникой он владеет блестяще. Главная удача всего проекта – наличие безусловной ансамблевой спаянности, отличного взаимодействия между всеми певцами и инструментальным коллективом – именно отточенное мастерство исполнения, технический блеск, присущий практически всем участникам, делает слушание не самой гениальной оперы не самого гениального композитора в общем-то делом увлекательным.
Александр Матусевич
/фото meloman.ru/
