Второй концерт международного фестиваля «Опера Априори», впервые проходящего этой весной в Москве, получил довольно претенциозное название «Интеллектуальная опера: за гранью воображения». За жанр отвечали сразу две одноактные оперы — «Замок герцога Синяя Борода» Белы Бартока и «Чёрный монах» Алексея Курбатова.
По аналогии с интеллектуальным кино организаторы решили рискнуть и предположить, что в мире оперы тоже существует такое разделение. Отсюда и название концерта. Интеллектуальные оперы обязаны уводить слушателя за грань воображения, но как это работает на самом деле, представляется с трудом. Где именно та грань, которая определяет является ли опера Моцарта "Так поступают все" достаточно интеллектуальной, а, например, "Эврианта" Вебера немножко не дотягивает до этого высокого звания? Или это направление — новация лишь XX века? Как никто не может дать четкого определения, что же это такое интеллектуальное кино, так же обстоит дело и с оперой. Интеллектуальная опера —это эфемерный призрак, существующий лишь на словах.
Балинт Сабо © Ira Polyarnaya/Art-Brand
В качестве стилеобразующих были выбраны две оперы: «Замок герцога Синяя Борода» Белы Бартока и «Чёрный монах» Алексея Курбатова. Произведение Бартока представляет собой удивительный сплав символистских, экспрессионистских тенденций и национального стиля. Оно и сегодня звучит ультрасовременно. Разворачивающаяся коллизия по психологическому накалу ни в чем не уступает лучшим хичкоковским триллерам. Особенно это заметно в концертном исполнении оперы, которое позволяет оценить подлинный накал страстей, не отвлекаясь на реквизитную шелуху и спецэффекты. Напряженная драма отношений между двумя взрослыми людьми, а не сказка о женском любопытстве, — такой предстала опера в исполнении меццо-сопрано Ильдико Комлоши и баса Балинта Сабо. Не всегда безупречна была Ильдико в низком регистре, но после прослушивания певцов второго отделения, это оказалось меньшим из зол. Изо всех сил старался плести тонкую детализированную ткань сочинения Бартока Московский государственный академический симфонический оркестр под управлением дирижёра Большого театра Павла Сорокина.
Ильдико Комлоши © Ira Polyarnaya/Art-Brand
Во втором отделении слушателей ждала мировая премьера — «Чёрный монах» относительно молодого московского композитора Алексея Курбатова. Господин Курбатов оградил себя от ошибок в выборе сюжета, подобрав замысел за Шостаковичем. Известно, что Дмитрий Дмитриевич почти полвека собирался написать оперу по мотивом одноименной повести Чехова, но не сложилось. Однако сюжет — это полдела, в опере особенно значение имеет драматургия, развитие интонационных связей, те вещи, без которых ткань просто распадается. В середине произведения главный герой Коврин исступленно кричит своему наваждению, Черному монаху: "Значит ты не существуешь?" Такой же вопрос напрашивается и к самому сочинению Курбатова, которое цельно бытует, видимо, только в сознании автора. Начинается опера с довольно продолжительного вступления, музыка которого напоминает медленные части симфоний Густава Малера с щепоткой Шостаковича. Каждая картина заканчивается духоподъёмным звучанием всего оркестра, включая всевозможные колокольчики и перкуссию, как под копирку и будто бы в последний раз. Это настолько делит форму, что дальнейшее развитие воспринимается с недоумением. Единственное отличающееся окончание дано в истаивающем финале всей оперы.
Дирижер Павел Сорокин и тенор Максим Пастер © Ira Polyarnaya/Art-Brand
Вообще доля звучания оркестра в этом сочинении явно преобладает над вокальной партией. В одном интервью композитор говорил, что изначально "Черный монах" был камерной оперой. Лучше бы он ей и оставался. Между вокальной и оркестровой партиями явно нарушен динамический баланс. Сопрано Дарьи Зыковой буквально тонуло в толще оркестра, тоже самое наблюдалось и с Петром Мигуновым (бас). Несколько лучше в этом смысле выглядели солист Фламандской Оперы (Нидерланды) Геворг Григорян (бас-баритон), исполнявший партию Монаха и тенор Максим Пастер с прекрасной артикуляцией, певший Коврина. Материал самих вокальных партий на протяжении всей оперы не претерпевает каких-то радикальных изменений, все герои поют на почти одинаковом музыкальном языке. Только лишь в финале Коврина вдруг осеняет и он кричит изо всех сил: "Я теперь такой же, как все. Посредственность. Мне скучно жить".
Многие звукоизобразительные приемы даны слишком нарочито, как бы в лоб. Например, как только речь у героев заходит о вечной жизни, так сразу же в оркестре появляются переливы арф, хор самозабвенно начинает вокализировать слог "а" в высоком регистре. И это только один пример трактовки образов. Отдельные удачные моменты разбросаны по всей партитуре произведения Курбатова, но относятся они именно к оркестровой партии, выписать которую Курбатов научился твердо.
Материал подготовила Елена Кравцун
Фото предоставлено пресс-службой фестиваля
