Молодой российский пианист Вадим Холоденко стал победителем на престижном международном музыкальном конкурсе Maria Canals de Barcelona, который по традиции растянулся на весь март. Специальный корреспондент Екатерина Андреас в эксклюзивном интервью с Вадимом Холоденко поговорила о третьем месте на конкурсе, новых требованиях слушателя, пределах памяти и абсолютном слухе.
- Вадим, судя по Вашим статусам на Facebook, Вам очень понравилось в Барселоне. Я знаю еще несколько пианистов из Московской консерватории, которые поехали на конкурс. Вообще, на конкурсе было много наших музыкантов?
- Барселона – замечательный город. Мне очень понравилась архитектура и приветливые жители. Конкурс оплачивал пятизвездочный отель в самом центре Барселоны, поэтому можно было гулять. Наших было на конкурсе много – около двадцати человек. Также приехали 16 корейцев, 15 японцев и 3 испанца. Конкуренция была исключительно высокая – по десять человек на место, как в серьезных ВУЗах. В каждый последующий тур я буквально проползал последним с отрывом в половину балла, чему я был очень рад.
Выход в финал стал для меня чудом, я и не надеялся на такой подарок судьбы. В финале я оказался с кореянкой Су Джан Ан и японкой Нозоми Накагири – очень титулованными и сильными соперницами. Из-за чего я сильно нервничал, перед финалом практически не спал. Неожиданно хорошо выступил оркестр – знаменитое соло валторны в первой части Второго концерта Рахманинова было сыграно на «ура!», оркестранты старались. После оглашения результатов удалось лично пообщаться с членами жюри, получить краткий мастер-класс. Конечно, даже третье место на таком состязании – это уже серьезный успех и начало творческой карьеры.
- Судьбоносная встреча с Юрием Башметом многое изменила в Вашей жизни?
- С Юрием Абрамовичем меня познакомил Роберт Евгеньевич Бушков, директор оркестра «Новая Россия». Башмет выступил моим спонсором при обучении в консерватории и сыграл важнейшую роль в моем переезде в Москву. Благодаря ему я смог обучаться в классе Веры Васильевны Горностаевой и познакомился с бесчисленным количеством замечательных музыкантов. Вы совершенно правильно сформулировали вопрос – это была судьбоносная встреча.
- Если я не ошибаюсь, со своим профессором Верой Васильевной Горностаевой Вы познакомились на одном из конкурсов. Правда ли то, что произведение, которое Вы тогда играли на конкурсе, Вы разобрали сами?
- С Верой Васильевной я познакомился на конкурсе Гран-При Марии Каллас в Афинах в 2004 году. Этот конкурс предполагает интересную программу – нужно представить семь концертов с оркестром и сольную программу. При этом перед каждым туром концерты выбирает жюри. Вся программа была подготовлена с моим киевским педагогом – Борисом Григорьевичем Федоровым. А разбираю произведения я сам, конечно. Разбор произведения – рутинная работа, самое интересное происходит потом, во время занятий с преподавателем. Учеба в консерватории предполагает кропотливую и вдумчивую работу – многие программы обкатываются сезонами.
- О том, с какой легкостью Вы читаете с листа, уже слагают легенды. Мне рассказывали, как потрясающе Вы играли все вокальные партии на уроках ансамбля. Вам с детства говорят о феноменальном слухе? Кстати, какой он у Вас: абсолютный, а может быть… полифонический?
- У меня не абсолютный слух, до сих пор не могу отличить квинту от кварты. И тем более не полифонический. Каждое утро я начинаю с гамм, упражнений Ганона и парочки вокальных партий для развития слуха. Особенно люблю арии из опер Верди – в них несложный аккомпанемент. С каждым годом делаю новые успехи в развитии слуха.
Чтение с листа – это мое любимое занятие. Новую вокальную партию читаю с листа перед более детальным изучением. Чтение с листа очень помогает на первых репетициях. Ты словно присматриваешься к произведению. Если оно тебе не понравилось, всегда можно почитать с листа что-нибудь другое.
Вадим Холоденко и Андрей Гугнин
- А у Вас в семье кто-то занимался музыкой?
- Я – первый музыкант в семье. Моя любовь к музыке проявилась рано – уже в три года играл небольшие сонаты Моцарта, импровизировал. Занимался сам. Это как раз тот возраст, когда хочется заниматься, а не балагурить и веселиться.
- Когда я послушала в Вашем исполнении сонату Пауля Хиндемита, подумала: «Как это выучить? У Хиндемита ведь есть вещи и поприятнее…». Потом зашла к Вам на страницу, читаю, что Вы пишете по этому поводу: «Хиндемит, почему столько нот?». Если помните, Святослав Рихтер говорил о том, что некоторые вещи у современных композиторов ему просто не выучить – они не логичны. Тем не менее, его интересовала идея играть по нотам некоторые пьесы современных композиторов. Может, и правда необязательно это учить? Не легче ли выйти и позволить себе сыграть это по нотам? Но Вы учите… Перфекционизм?
- Конечно, произведения Хиндемита нужно играть по нотам. Но передо мной стояла задача – выучить на память самое нелогичное произведение. Выбор пал на Третью сонату. В ней такое же количество нот, как в Третьем концерте Сергея Рахманинова, если не больше. Я учил эту сонату два года. Мне кажется, игра на память – это анахронизм, дань моде. Можно выйти и спокойно читать с листа.
Идею выучить Третью сонату мне подсказал Лукас Генюшас. Сам он в это время учил на память «Людус тоналис» Хиндемита – еще одно нелогичное и сложное произведение. Первая и последняя части «Людуса тоналиса» написаны так, чтобы запутать исполнителя – Хиндемит просто переписал справа налево свою музыку.
Учили мы буквально наперегонки. Оба выучили на память и играли без нот. Но потом я вволю наигрался по нотам – концерт Бартока, большая ми-минорная соната Метнера – все это уже не умещалось в моей памяти.
- Генрих Нейгауз учил всю жизнь «Вариации на тему Баха» Регера, а сыграл их только раз. Видимо, он учил их для себя. Сейчас, в основном, репертуар создается для чего-то: так, это я сыграю для конкурса, а это – для концерта. У нас нет времени на то, чтобы учить что-то для себя. У Вас яркий, сочный баритоновый голос – и обычно такой голос дается человеку с сильной волей. Наверное, уговорить Вас что-то сыграть или выучить, крайне сложно. Хотя я могу ошибаться…
- Есть одно произведение Джона Кейджа, которое я очень хочу сыграть, но пока не представилось возможности – называется «4'33"». Можно сказать, что я его учу для себя. Надеюсь когда-нибудь сыграть его хотя бы на «бис», но пока не решаюсь. Произведения я обычно выбираю сам, но, конечно же, советуюсь с педагогом.
- Вадим, тем не менее я вижу в Вас какое-то внутреннее сопротивление… Расскажите, пожалуйста, о своем первом педагоге? Может быть, во время начальной учебы у Вас возник какой-то конфликт с кем-то из педагогов? Вас не пытались «переучить»?
- Сейчас я нахожусь в поиске агрессивного репертуара. Например, это произведения Ксенакиса или Курляндского. Я внимательно изучаю их музыку, в работе находятся пять-шесть пьес. Это действительно очень сложная музыка. Конечно, отхожу от классического репертуара. Слушатель требует новых произведений. От Первого концерта Чайковского уже такие ощущения в организме, как от воздушных ям при снижении в самолете.
Мой первый преподаватель в детской музыкальной школе была Галина Федоровна Бурчак, замечательный педагог. Я проучился у нее год, а потом перешел в специальную музыкальную школу в класс Наталии Витальевны Гридневой, у которой проучился почти всю школу. В школах меня переучить не пытались и относились хорошо – здесь не будет никаких жареных подробностей.
Елена Ревич, Вадим Холоденко и Григорий Кротенко
- На классном вечере Веры Васильевны Горностаевой я слышала Ваши транскрипции и помню, что во время Вашего исполнения обработки «Белилицы, румяницы» мне захотелось танцевать. Расскажите, как появились эти транскрипции?
- Я сам захотел сделать обработку «Белилиц», одного из самых танцевальных произведений Рахманинова. Пожалуй, в танцевальности с ними может поспорить лишь кода Третьей части Симфонических танцев. Эти обработки – всего лишь желание играть одному камерную вокальную музыку. Написал их давно и так они и лежали, если бы не идея Веры Васильевны сделать классный вечер, посвященный различным обработкам.
- Вы много внимания уделяете камерной музыке, выступая в концертах со скрипачкой Еленой Ревич, виолончелистом Рустамом Комачковым, и, конечно же, с пианистом Андреем Гугниным. С Андреем Вы создали дуэт «Iduo», и даже получили премию как «Лучший дуэт»?..
- С Андреем мы играем давно. Мы часто выступаем вместе в Италии. Там есть наш любимый город – Сандра, знаменитый своим четырехручным фестивалем и большим залом. Благодаря известной фирме OMG (Orbelian Management Group) мы выступали во многих крупных итальянских городах – Модена, Болонья, Пескара. Незабываемые поездки. Так же у нас вышел диск под лейблом «Delos», он имеет большой успех на таком крупном сайте, как «Amazon»: 4.5 звезд из 5-ти, много отзывов!
Наш дуэт делится как бы на две части – «серебряный колокольчик» (это я) и «золотой валторновый звук» (это Андрей). Такую характеристику дала нам одна из наших слушательниц. Благодаря этому нам удается резко дифференцировать фактуру произведений. Я обычно играю в верхнем регистре какие-нибудь трели и фиоритуры, а Андрей в это время пропевает очаровательную мелодию в средних и нижних регистрах. Особенно хорошо это слышно в «Весне священной» Стравинского. Есть запись на YouTube.
Все мои партнеры по камерному музицированию – это великолепные музыканты и замечательные люди. Они дают творческий импульс. Для меня игра с ними – счастье и удовольствие.
- У каждого музыканта есть принципы и правила, которым он следует. Какое кредо у Вас?
- Мое кредо – всегда.
- Вадим, Вы любите джаз. В джазе все происходит здесь и сейчас, здесь нет предыдущих известных трактовок... Для Вас джаз – это пространство свободы?
- В джазе я «отрываюсь» на полную катушку. Джаз – моя слабость. В нем нет строгих правил и традиций, можно играть что угодно. Мои любимые джазовые исполнители – это братья Ивановы и Денис Мацуев. Еще я очень люблю лаунж. Любимый исполнитель в этом направлении - Ричард Чиз. К сожалению, Ричард перестал петь сейчас, поскольку испытывает проблемы с голосом. Но у него осталось много альбомов, которые я с удовольствием слушаю вновь и вновь.
Материал подготовила специальный корреспондент радио «Орфей» Екатерина Андреас
