Иван Каризна – белорусский виолончелист, получивший в этом году бронзу на XIV Международном конкурсе им. Чайковского. 16 ноября в Концертном зале Чайковского вместе с дирижером Ионом Мариным и ГАСО им. Светланова Иван Каризна исполнил знаменитые Вариации на тему рококо Чайковского.
Вскоре после концерта специальный корреспондент радиостанции «Орфей» Екатерина Андреас поговорила с музыкантом о последствиях конкурса, особенностях образования в Парижской Консерватории и тайнах виолончели Bernardel.
- Иван, расскажите, как складывается Ваша концертная жизнь в Москве?
- Я играю в Москве довольно давно. Раньше я выступал преимущественно с оркестром «Виртуозы Москвы». Впервые я играл Концерт Гайдна, тогда мне было 13-14 лет. С тех пор у меня есть ощущение, что я чувствую себя в Москве как в музыкальном доме, – это одна из самых любимых площадок.
- Это правда, что на участие в конкурсе Чайковского Вас уговорила Ваша бабушка, Екатерина Васильевна? Долго ли ей пришлось Вас уговаривать?
- Моя бабушка по профессии сама музыкант, первый раз музыку в своей жизни я услышал именно в ее сопровождении. Это было в музыкальной школе, где она преподавала. Что касается конкурса, у меня и правда были сомнения, бабушка уговорила. И правильно сделала! Потому что уже после того как я приехал в Москву, у меня сложилось совершенно другое отношение к конкурсу. До этого вся моя подготовка к конкурсу, занявшая около полугода, была сопряжена с достаточно негативными мыслями и настроениями. Я был наслышан про конкурсы, ведь это всегда очень субъективно – оценивать музыку. Отношение к конкурсу менялось к лучшему в процессе игры, особенно после того, когда у меня что-то получалось. После я даже скучал, до сих пор сложно отойти. Еще долго, наверное, музыкантов будет сопровождать штамп «Лауреат Конкурса Чайковского» и к этому еще нужно привыкнуть психологически.
- Эти сомнения, которые тревожили Вас на протяжении конкурса, стали причиной того, что перед одним из туров Вы поменяли заявку и исполнили вместо концерта Шостаковича ми-минорный концерт Элгара?
- На самом деле я поменял эту заявку за пять минут до 1-го мая – последнего дня, когда можно было изменить программу. Возникла идея, что, может быть, все-таки нужно играть не концерт Шостаковича. Надеюсь, вскоре я его исполню.
- С одним из произведений в программе Вы угадали точно. Я имею в виду Кадриль Родиона Константиновича Щедрина. Кто Вам подсказал ее исполнить?
- Первый раз, когда я его играл, мне было одиннадцать лет. С тех пор оно было исполнено мною уже где-то около ста раз и стало по-настоящему моим произведением. Может быть, сейчас я играю уже не только то, что написано в нотах…
- Вы как-то говорили, что первая премия закрывает путь к другим конкурсам и может быть даже хорошо, что Вы ее не получили. Вы до сих пор так считаете?
- Нет, я уже так не считаю. В принципе, если мы говорим о музыке, то третья или первая премия у тебя, приехал ты на конкурс Чайковского или отказался от участия – все это ничего не значит. Однако когда речь идет о самом конкурсе, когда есть атмосфера соревнования, мне тоже хочется победить и приложить максимум сил. В данной ситуации, когда ты третий, кажется, что ты не этого не сделал. Музыкант, конечно, может сделать максимум, но он не может добиваться абсолютных рекордов, потому что музыка стоит выше нас всех. Как говорил Ростропович: «В музыке нет генералов, мы все солдаты». Поэтому разочарование у меня есть, но не такое сильное.
- Вы ведь не всегда играли на виолончели. До этого Вы играли на блок-флейте?
- Кто-то в семье хотел, чтобы я играл на фортепиано, мама хотела, чтобы я играл на саксофоне. Поэтому вначале я стал играть на блок-флейте, но все предрешила встреча с моим педагогом – Владимиром Павловичем Перлиным.
- Для того чтобы играть на виолончели, нужно иметь особые руки?
- Что-то может помочь, например, длинные пальцы. Но все это достаточно условно, как может, например, помочь доброе сердце…
- Вы уже несколько лет учитесь в Парижской Консерватории. Наверняка, занятия в классе у Жерома Перно существенно отличаются от занятий с Владимиром Павловичем Перлиным?
- Главное отличие для меня как для музыканта заключается в том, что когда я был там, я мало что решал, за меня решали. Сейчас я сам решаю, что мне брать и как слушать. Что касается самого процесса занятий, то Владимир Павлович Перлин работал часами со мной над одной нотой и двумя тактами. Он давал все, что мог, чтобы у меня что-то осталось, именно воспитывал вкус. Главная идея его подхода состояла в том, чтобы я влюбился в эту профессию.
- Сейчас Вы можете подтвердить, что Ваши ранние представления о профессии музыканта совпали с той реальностью, которую Вы имеете? Это то, о чем Вы мечтали?
- Я плохо себя помню в детстве. Как и все, я хотел играть концерты. Не думаю, что я хотел быть известным. Я верил в высшее предназначение музыканта и хотел делиться с людьми. Что касается реальности, это все остается. При этом я понимаю, что нужно больше работать и чем старше я становлюсь, тем больше я понимаю, что мало всего знаю.
- На классическом Евровидении и на Конкурсе Чайковского в Вашей программе было произведение французского композитора Жерома Дюкро, я имею в виду концертную пьесу «Encore». Это связано с тем, что Дюкро хороший друг Вашего педагога Жерома Перно или просто так сложилось?
- Жером Дюкро мой большой друг, это произведение он посвятил Жерому Перно, они играют вместе уже давно. Мне показалось, что это произведение очень яркое. На втором туре, когда была необходима виртуозная пьеса, мне кажется, я благодаря этому немного выиграл, потому что все обычно играют либо «Танец эльфов» либо «Юмореску» Ростроповича…
- В 2009 году во время Перно и Дюкро выступали на фестивале «Минская Осень», который организовал виолончелист Алексей Киселев. А он в свою очередь бывший ученик Перлина, и его, кстати, Перно пригласил к себе в класс. Есть ли в этом какая-то взаимосвязь с Вами?
- Первый раз они приезжали в Минск в конце 90-х, это давняя дружба. Могу сказать, что очень сложно уходить к кому-то другому и находить педагога после Владимира Перлина, его педагогом был родной брат Григория Пятигорского. Учителем брата Пятигорского был Анатолий Брандуков, а он в свою очередь был учеником Карла Давыдова. То, о чем говорит Владимир Перлин достаточно на много лет вперед, это очень творческий, гениальный человек. В каком-то плане Жером Перно является его последователем в плане музыки, общения, контакта. Что касается взаимосвязи, могу сказать то, что многие уезжают из Беларуси, потому что сейчас там не востребована классическая музыкальная культура. В таком случае перед музыкантами встает вопрос, куда уезжать. Именно поэтому многие уезжают к Жерому Перно. Раньше он преподавал в Лондоне, последние четыре года занят в Париже.
- Я не совсем согласна с Вами, что в Беларуси ничего не происходит. Не так давно в Минске проходила Международная Академия Стран СНГ, которую проводит Юрий Башмет. В рамках этой недели проходят бесплатные мастер-классы для молодых музыкантов…
- Я не спорю, фестивали проходят, и можно провести еще пятнадцать фестивалей, но от этого гонорар за сольный концерт у артиста филармонии не станет больше шести долларов и от этого музыканты в оркестре не изменятся. Когда появляется предложение сыграть, зачастую встает вопрос о том, что музыкант должен играть бесплатно. Я не гордый, не могу сказать, что я играю из-за денег, но музыкантам тоже нужно на что-то жить. К сожалению, из-за материальных проблем много хороших, одаренных людей попросту спивается…
- Тем не менее, даже приезжая в Париж, ты все равно как-то крутишься, нужно налаживать жизнь. Вместе с Вами в Консерватории учится сестра Анастасия, это правда, что ей приходится давать уроке на скрипке?
- Да, это правда. Уроки – это неплохо, тем более она это любит и, действительно, надо на что-то жить. Некоторые любят стабильность, некоторые – нет. Когда я приехал на конкурс Чайковского, все что у меня было – это тридцать евро в кармане. Все могло сложиться иначе. В Париже сложно жить, тем более если у тебя мягкий характер, тебе сложно войти в самостоятельную жизнь. Настя дает уроки, чтобы жить и в то же время ей надо самой заниматься. В этом плане у меня, конечно, абсолютно другой подход. Я скорее ничего не съем, но посвящу это время чему-то другому, нежели советам начинающим музыкантам.
- Иногда даже великих музыкантов в детстве заставляли заниматься. У Вас было нечто подобное?
- У меня было всё, я даже подделывал ключи и взламывал дверь, чтобы посмотреть телевизор. Меня закрывали на замки. Я больше любил отдыхать, чем заниматься. Сейчас у меня есть много мыслей по поводу того, что можно было больше всего сделать в детстве.
- После конкурса некоторые критики называли Вас продолжателем традиций Мстислава Ростроповича. В чем непосредственно для Вас заключаются его традиции?
- У каждого художника всегда есть чему поучиться. Мстислав Леопольдович Ростропович был большим музыкантом, общественным деятелем. И что особенно важно – он заставил композиторов написать произведения для виолончели, он был невероятным популизатором виолончели как инструмента.
- Хочется ли Вам играть произведение, если Вы слышали, что оно до Вас было гениально исполнено, например, Ростроповичем? Чувствуете ли Вы перед этими произведениями страх?
- Я не люблю, когда у меня в голове есть какая-то версия. Поэтому я редко слушаю виолончелистов. Как правило, это мне мешает, потому что изначально создает некий образ. Если слышишь, что сочинение гениально играет Ростропович, то уже не хочешь его играть в данный момент. Обычно хочешь сыграть произведение, когда чувствуешь, что музыкант не так его играет, когда ты чувствуешь, что здесь должно быть тоньше, появляется что-то большее. Тогда у тебя загорается внутри желание работать над ним.
- Вы молодой музыкант, у Вас есть идеи по поводу того, как привлечь молодежь в залы классической музыки?
- Может быть это невероятная вещь, но я думаю, нужно ограничить влияние телевидения и музыки, которая не может дать импульс к саморазвитию. На мой взгляд, не хватает мысли, а развлечения слишком много. Особенно в России. Иногда мне кажется, что я хотел бы жить и учиться в XVIII веке, чтобы не было такого внешнего прогресса. На мой взгляд, в то время внутренний мир человека был значительно богаче.
- В то время, когда Вам хотелось бы жить, также было широко распространено меценатство. Вы являетесь стипендиатом фонда Владимира Спивакова. Виолончель Bernardel, на которой Вы сейчас играете, Вам подарил Владимир Теодорович?
- Хорошо, когда меценатство существует. Мне кажется, проекты для молодых музыкантов необходимо спонсировать. Я многим обязан Владимиру Спивакову. Именно с ним я впервые вышел на большую сцену. Когда мне было 12-13 лет, я пришел на репетиции и услышал оркестр, который играл знаменитую Третью часть концерта Гайдна, у меня было ощущение, что я слушаю диск. Я не мог поверить, что это случилось в моей жизни. Он мне давал возможность это почувствовать. Много вещей сложилось именно благодаря ему. Когда я играл еще на маленькой виолончели, мы с мамой ездили по городам, чтобы найти целый инструмент хотя бы за 2000 евро. И через несколько месяцев я приезжаю в Москву, и мне дарят виолончель Bernardel, которая в прямом смысле изменила мою жизнь.
- На конкурсе Чайковского кто-то играл на виолончели Гваданини XVII века, у кого-то была виолончель мастера Теклера 1711. Такие инструменты стоят миллионы евро. Не было ли у Вас ощущения слишком большой разницы между возможностями инструментов?
- Это тонкий вопрос… На данный момент я чувствую, что этот инструмент меня ограничивает. Но лучше об этом не думать и не обращать внимания. Естественно, мне хочется больше тембра, красок. Здесь нельзя сказать однозначно, что если будет хороший инструмент, значит будет хорошая игра. В любом инструменте можно найти звук. Я прекрасно помню, как Владимир Павлович Перлин брал в классе совсем простой инструмент, и он звучал в его руках так, что нельзя было поверить, что он играет на каком-то «школьном бревне». Главное в музыке – это душа. Звук идет от сердца.
Материал подготовила специальный корреспондент радио «Орфей» Екатерина Андреас
