История театрального костюма с Анной Пахомовой
Об авторе
Пахомова Анна Валериевна – профессор Московской художественно-промышленной академии им. С.Г.Строганова, кандидат культурологии, постоянная ведущая рубрики «Мода и мы» в журнале «Studio Д`Антураж», сотрудничает с журналами «Ателье» и «Индустрия моды», дизайн-эксперт Союза дизайнеров Москвы, член Международного художественного фонда, член Международной ассоциации писателей и публицистов.
Этот текст открывает интересную, ёмкую тему под общим названием «Народная зрелищная культура». В статьи данного раздела войдут материалы непосредственно связанные с ярмарочной площадной культурой – гуляньями и развлечениями, а также с народными праздниками, теми из них, где особые костюмы ряженых играли определенную роль и несли конкретный смысл. Временной интервал нашего исследования – XVIII - начало XX вв. Напомню, что XVIII век для России во многих отношениях был переходным. Для ярмарочной культуры он стал началом пути, который хоть и был не долог, но за время его возникновения и развития появилось немало ярчайших явлений, о которых и пойдет речь.
Масленица. Б.М. Кустодиев. 1919 г.
Политика петровских реформ повлияла на все сферы жизни в стране, не обошли перемены и культурно-бытовые области. Некоторые исследователи (в частности Соколова Б.М.) считают, что городская культура того времени представляла собой «третий отщепенский» культурный слой, находящийся как бы между культурой дворянства и крестьян. Мне же тема городской, а именно ярмарочной культуры, представляется интереснейшей и с точки зрения развития зрелищной культуры вообще, и конкретных жанров, таких как, например, эстрада, цирк, кукольный театр и прочие.
Ярмарка XVIII-XIX веков была явлением необыкновенным. Помимо торговцев, грузчиков, ростовщиков и другого делового люда она собирала много увеселителей. Помимо торговых рядов на ярмарочной площади возводились цирковые и театральные балаганы, качели, карусели. В области образования, создания городской культуры, происходили интереснейшие явления – смешение европейских заимствований с народными традициями.
Народные ярмарочные увеселения и городские гуляния России, прежде всего, составляли такие направления, как балаганы, кукольные представления, раёк или потешная панорама, медвежья комедия, качели и карусели. Каждое из них представляет самобытное уникальное направление. Мы уделим особое внимание костюмам и некоторым особенностям, характеризующим главные персонажи, представляющим различные направления этого комплекса ярмарочной культуры. А именно: подробно расскажем о ярмарочных зазывалах и карусельных «дедах», владельцах потешных панорам, главных героях кукольных представлений – Петрушке, Фарносе и других.
Афиша Народного театра В. Малафеева (слева) / Продавец игрушек. Литография, раскраска, сер. XIX в. (справа)
Для понимания того, что же представляла собой русская ярмарка, хочу привести несколько интересных данных, которые помогут нам ощутить тот размах, всю масштабность и значимость события, именуемого ярмаркой. С развитием городов и ростом промышленности оживилась торговля внутри страны, возникает единый общероссийский рынок. Увеличивается количество ярмарок, к 30-м годам XIX века их насчитывалось более 1700 с оборотом в сотни миллионов рублей. К концу столетия в одной только Воронежской губернии[1] устраивалось более шестисот ярмарок в год, в Харьковской губернии действовало 425 ярмарок, 372 в Полтаве[2]. Количество посетителей было огромно, например, в 1875 году на Нижегородской ярмарке в среднем в сутки бывало более ста тридцати пяти тысяч человек. Интересен способ определения числа людей – по количеству выпеченного хлеба, полагалось по 1,2 кг на человека в сутки (по старому 3 фунта). Центром торговой и общественной жизни города была площадь, она же была и местом проведения празднеств и развлечений. Городской фольклор оказался тесно связанным именно с этим событием жизни горожан – ярмаркой. Атмосфера всенародного праздника на ярмарке была сродни карнавалу. Исследователь Н.А. Хренов писал об особенностях явления русского праздничного действа: «В какой-то степени праздничное время с его безудержным разгулом и весельем в православной цивилизации представляло преодоление, пусть временное, жесткой зависимости от судьбы, отождествлявшейся в христианском мире с божьим промыслом. Это значит, что где-то на заднем плане праздничного веселья продолжают свое действие независящие от человека иррациональные силы, его судьба <…> праздничное поведение русского человека с присущим ему разгулом представляет мир, контрастный по отношению к повседневному поведению»[3]. Ярмарочные представления, веселье, разгул нарушали не только моральные, но и другие нормы, что в свою очередь производило оглушающее состояние подобное шоку, т.е. абсолютно противоположное обыденному, повседневному. «Ярмарочная «избыточность» и «чрезмерность» есть не только переживание «полноты бытия», это – «захват» бытия, вольности и свободы с ощущением того, что всего этого лишишься. Всякая чрезмерность указывает на лишенность, нехватку чего-то в иной области жизни, компенсацией к чему она выступает. Отсюда – не просто праздничное гуляние, а разгул, свобода «с надрывом», с отчаянием, требование «всего и сейчас». Понимая подобные настроения публики, ярмарочные «торговцы зрелищами» стремились обеспечить данный максимум, доводя каждый штрих праздничной картины до гротескно-преувеличенных масштабов. Ярмарочная стихия – царство видимости и соблазна»[4]. Яркость и необычность этой стихии привлекала людей различных сословий, национальностей и каждый находил забаву по душе.
Торговка. К.И. Кольман. 1818 г. (слева) / Московский сбитенщик и ходебщик. Лубок. 1858 г. (справа)
С XVIII века различие между городским бытом и крестьянским становится отчетливо заметным. Традиционные земледельческие празднества перемещаются в новые городские условия, и это сказывается на их характере. В новых условиях нарушается существенная черта крестьянского праздника – обрядность и строгая регламентация, начинает исчезать магическая сторона действий. Образуется новая открытая система, которая активно впитывает в себя формы и элементы различных традиций, искусства, культуры.
Интерес к народной культуре, народному театру живет уже давно, этот интерес проявляется в разных формах: в 1860-е гг. известный общественный деятель краевед А.С. Гациский опубликовал записи нижегородских ярмарочных раёшных прибауток; собиратель и исследователь народной гравюры Д.А. Ровинский выпустил в 1881-1893 гг. пять томов описаний и четырехтомный атлас русских народных картинок, включил в них подробные пересказы традиционной уличной комедии с Петрушкой и медвежьей потехи; в конце XIX века сбором материалов по народному театру занялся П.Н. Тихонов, в его архиве есть тексты петрушечных представлений и комических диалогов, звучавших с балконов балаганов и цирков; антрепренер и актер М.В. Лентовский, мечтавший о создании народного театра и отличавшийся большой изобретательностью в устройстве народных гуляний собирал прибаутки балаганных зазывал, записывал сценки, которые разыгрывали народные комики перед празднично настроенной толпой; богатая коллекция выкриков и приговоров мелких торговцев начала XX века этнографа и фольклориста В.И. Симакова и мн.др.
Медведь с козою. Лубок. вторая четв. XIX в. (слева) / В Марьиной роще (ряженые, фрагмент). Лубок. (справа)
Фактов, подтверждающих то, что к народному театру был живой интерес со стороны аристократии и исследователей достаточно много. Вот один: в архивах Государственного центрального театрального музея им. А.А. Бахрушина мне удалось найти интересное издание – «Народный театр. Сборник» (Печатня А.И. Снегиревой. Издание Е.В. Лавровой и Н.А. Попова. Москва. 1896 г.). В главе «Обзор выставки» есть достаточно подробные описания экспонатов: «Бутафорские вещи и костюмы, бывшие на выставке[5], помимо своей простоты и дешевизны материала, из которого они были сделаны, представляли еще тот интерес, что были изготовлены домашними средствами для пьес, впервые исполненных на деревенской сцене. Так, например, были выставлены костюмы и бутафория для пушкинского «Бориса Годунова» и костюмы, некоторые вещи для мольеровского «Жоржа Дандена». Из бутафорских вещей заслуживают еще упоминания две «козы» разного вида, необходимые при постановке комедии А.Н. Островского «Бедность не порок». «Коза», доставленная из Московской губернии, представляет из себя вздетую на палку резную, раскрашенную, двигающую нижнею челюстью, голову; «коза» же из Орловской губернии, представляет из себя хотя и очень примитивную, но более полную копию с живой козы: человек садится верхом на стянутую дугою палку, на одном конце которой прикреплена сделанная из тряпок голова, а к другому концу привязан хвост; все покрыто мешковиной, плотно ложащейся на стягивающую палку веревку, которая, таким образом, на спине ряженого образует спинной хребет козы»[6].Неудивительно, что для подробного описания выбраны были эти примитивные костюмы, ярко «иллюстрирующие» поговорку «голь на выдумку…». Такой костюм за несколько минут из подручных средств – палки, веревки, кучки тряпиц и куска мешковины может соорудить любой, но додумался-то не придворный художник, не инженер, управляющий машинерией в театре, а народ...
Народные гулянья на масленице в 1870-1880-е гг. на Марсовом поле в Петербурге
В следующий раз героем рассказа станет колоритный персонаж ярмарочных представлений – «карусельный дед».
[1] Памятная книжка Воронежской губернии на 1892 год. Воронеж, 1892, вып. 2, отд.2. С. 20-32.
[2] История России в XIX веке. Спб., [б.г.], т.1. С.140
[3] Хренов Н.А. Земледельческие архетипы на городской площади/ Развлекательная культура России XVIII-XIX вв.: Очерки истории и теории./ Сб.ст. под ред. Е.В. Дукова. Спб., 2000. С.283-284.
[4] Юрков Е.С. Под знаком гротеска: антиповедение в русской культуре. Спб., 2003. С .155.
[5] Выставка народного театра в Отделе Комитета Грамотности на ;-ой Всероссийской Сельскохозяйственной выставке, устроенной Императорским Московским Обществом Сельского Хозяйства в Москве в декабре 1895 года и состоявшей под Августейшим Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Александровича покровительством.
[6] «Народный театр. Сборник». Печатня А.И. Снегиревой. Издание Е.В. Лавровой и Н.А. Попова. Москва. 1896 г. С.5
