Благосклонная судьба неожиданно подарила мне ещё один вечер встречи с замечательным коллективом РГМЦ – хором "Мастера хорового пения", руководимым Львом Конторовичем. Концерт в Московском международном Доме музыки, состоявшийся 16-го ноября, включал в себя духовные произведения Николая Голованова и хоровой концерт "Пушкинский венок" Георгия Свиридова.
***
Концерт Свиридова на стихи Пушкина, прозвучавший во втором отделении, давно обрёл заслуженную популярность у слушателей. Тогда как хоры Голованова – настоящий музыкальный раритет. Исполняются они крайне редко, и я не ошибусь, если скажу, что подавляющему большинству меломанов хоровое творчество нашего прославленного дирижёра неизвестно вовсе. Отчасти это касается и Вашего покорного слуги, так что, естественно, моё внимание было в основном приковано к первому отделению.
Мы знаем Николая Семёновича Голованова прежде всего как выдающегося дирижёра-универсала, которому удавалось буквально всё в музыке, да и в жизни тоже. А меж тем судьба его оказалась непростой, и жизнь не была безоблачной. Голованов был и "обласкан" властями (четырежды лауреат Сталинской премии!), и ими же безжалостно гоним: дирижёра трижды изгоняли из Большого театра, причём, по мнению некоторых биографов, последнее отстранение от любимой работы оказалось роковым и послужило причиной преждевременной кончины. В Большом театре, как и во всех госорганизациях, происходили бессмысленные и жестокие "чистки", и Голованову, не раз вступавшемуся за артистов, было указано на недопустимость его поведения в самой жёсткой форме: невзирая на чины и заслуги, его отчитали, как мальчишку. Подобные подробности мало кому известны, и в памяти ныне живущих он остался прежде всего "Главным дирижёром Советского Союза"[1]. Едва ли не "культурным символом режима"[2]. И когда в беседах мне приходилось упоминать духовное творчество Николая Семёновича, собеседники неизменно приходили в изумление.
А ведь Голованов, выходец из крестьянского сословия, начинал своё музыкальное образование в Синодальном училище. Причём его учителями были такие выдающиеся личности, как Николай Данилин и Александр Кастальский (см. "Христос воскресе!"). В училище преподавались и общие дисциплины, включая грамматику, риторику, историю, ряд языков, и, разумеется, учащиеся получали фундаментальные знания по теории музыки, дирижированию, композиции. Таким образом, Николай Голованов, один из первых учеников, вышел из стен alma mater сложившимся музыкантом, а позднее, в Консерватории, отшлифовал свои знания и умения до блеска. (Консерваторию, кстати, он закончил с золотой медалью, а также удостоился премии и занесения на доску почёта). Показательно, что молодой выпускник Училища получил должность регента и преподавателя в училище, а позднее стал первым регентом новообразованной Марфо-Мариинской обители, имевшей очень высокий статус. И это в возрасте 18-ти лет! В 1948-м году сам Голованов сказал: "Синодальное училище дало мне всё: моральные принципы, жизненные устои, железную дисциплину, умение работать систематически, привило мне священную любовь к труду". Удивительно, однако, что эти слова прозвучали в… Комитете по делам искусств, при вручении музыканту звания Народного артиста СССР.
Естественным было бы предположить, что духовное творчество Голованова приходится на регентский период, но это не так. Всего до революции им создано около тридцати произведений, а писал он их всю жизнь, причём "в стол", никому не показывая – и в итоге набралось шестьсот страниц "антисоветских" рукописей! Целая нотная библиотека превосходных сочинений, о которых до последнего времени практически ничего не было известно (первое издание приходится лишь на 2004-й год). Обстоятельства создания духовных сочинений придают им особую ценность: можно сказать, это личный дневник музыканта, где он всегда оставался самим собой, выражение его подлинных чувств и стремлений. Так что инициативу Л. Конторовича и руководимого им хора невозможно переоценить. Стоит лишь прибавить, что в своё время коллективом (тогда это был Академический Большой хор) руководил и сам Н. С. Голованов.
Само собой разумеется, сделать углублённый разбор прозвучавших в концерте произведений, притом "сходу", с единственного прослушивания, невозможно, да это и не входит в мою задачу. Так что мои заметки весьма фрагментарны, но общее впечатление сложилось вполне определённое. С духовными сочинениями Голованова я впервые познакомился несколько лет тому назад, и уже тогда заметил особость этих хоров: ярко выраженный авторский язык, не имеющий полных аналогов. Это прежде всего глубокая русскость и не менее исконная народность музыки. Прошу заметить, что за этими затасканными словами стоит совершенно конкретный смысл – так можно сказать далеко не о каждом сочинителе, если говорить от чистого сердца и во всей полноте этих понятий. Интересно, что позднее это впечатление подтвердилось и в мемуарах современников: о Голованове говорили как о "природном русаке" и "истинно народном" мастере, отнюдь не подразумевая простоту. В хорах Голованова первое место безусловно принадлежит мелосу, как и в народной песне. А характер мелодики непередаваемо близок этой песне. Не "этнографией", тем более не цитатами, нет – музыка явно профессиональная, "академическая". Но скорее общим характером музыкального мышления, некоей "распевностью", "раздольностью", и лаконичной мудростью. Простите, яснее выразиться словами трудно, но, думаю, каждый, кто услышит, непременно почувствует то же самое.
Несмотря на целостность музыкального мышления Н. Голованова, программа была составлена весьма разнообразно, дав представление и о разных периодах творчества, и о разных конкретных выражениях принципов композитора. Открыл концерт радостный хор "Христос раждается, славите" из Песнопений Рождества Христова и литургии, соч. 36, посвящённый Николаю Данилину. Мы уже привыкли к тому, что первым номером таких концертов ставятся подобные произведения, короткие и непременно "ударные", но Голованов весьма удивил. Вместо громоподобных возгласов хора – прекрасная мелодия, лиричный "русский" распев. Но дальше ещё удивительней. Завершение ирмоса, со слов "Пойте Господеви вся земля", где хор, как обычно принято, выходит на динамическую кульминацию, решено Головановым как тихая проникновенная песня, затухающая в piano, и праздник Рождества, праздник действительно вселенский, становится прежде всего личной, сокровенной радостью каждого. Здесь проявилась ещё одна особость творений Голованова. Кульминации – вообще нечастый, избранный гость в его хорах, и уж по крайней мере хор у него никогда не "кричит". А главным становится именно эта проникновенность, глубоко личное отношение к вере. Уместно напомнить, что Голованов всю жизнь оставался искренне верующим человеком, а на стенах его квартиры всегда висели иконы, но, разумеется, ещё более открыто выразить свою веру он не мог. Думается, эта сокровенность веры сказалась и на музыкальной трактовке канонических текстов.
Те же принципы отличают и Воскресный тропарь (Глас 2) из Песнопений Великого поста, Страстной седмицы и Пасхи, соч. 37, на текст "Егда снизшел еси к смерти…". Всё незаурядное полифоническое мастерство "прикрыто" красивой и нежной мелодией в мажоре, так же светло звучит и мягкая кульминация. А музыка на торжественный текст "Слава Тебе, Жизнодавче, Христе Боже" вновь звучит тихо, удивительно нежно – прямо из чистой души.
Некоторым контрастом прозвучали ранние сочинения композитора, объединённые им в сборник "Из юношеских тетрадей" под опусом 38 (№№ 3 и 5). Кондак, Глас 5, "Пламенем любве" из молитв о умножении любви и искоренении ненависти и всякой злобы преподнёс сюрприз – своим "мирским" характером. Похоже, здесь сказались традиции не столько Синодального училища и великого реформатора Кастальского, сколько самого широкого круга композиторов того времени. Если вас не покоробит такое сравнение, так же мог прозвучать и светский романс, впрочем, романс проникновенный и глубокий, а "прикрытая" трёхдольность ещё более подчёркивает светский характер. В основе "Херувимской песни" вновь лежит мелодика, причём удивительной красоты. Весьма необычно, что в традиционной кульминации на текст "Яко да царя всех подымем" меняется только динамика, но мелос и темп остаются прежними, что придаёт произведению высокую целостность. Музыка более духовна, чем в первом случае, а общее впечатление – замечательное. Однако в принципе сюда можно без заметных потерь "подложить" и мирской текст. Такая особенность может свидетельствовать, конечно, о поисках пути и незрелости юного композитора. Само по себе это, возможно, верно, но мне видится и кое-что иное. А именно – рано проявившаяся широта музыкальных интересов и безусловное владение "светской" техникой начала XX века. Именно это и позволило Голованову позднее быстро овладеть оперным и симфоническим репертуаром, причём овладеть в совершенстве.
В пользу такого предположения говорит великопостный кондак на текст "Душе моя, восстани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися…" Помеченный 5-м опусом (№1), хор тем не менее поражает творческой зрелостью и высокой духовностью, ни в чём не уступая основному корпусу сочинений Голованова. Драматический текст послужил основой множества шедевров русских, болгарских, греческих композиторов, и обычно служил поводом для углублённых скорбных раздумий, порой откровенно трагических (насколько это слово вообще здесь применимо). Не то у Голованова – это красивая и удивительно светлая мелодия, причём в мажоре, но при этом весьма чутко реагирующая на оттенки смысла текста. А единственный минорный диссонанс появляется перед самым разрешением, столь же просветлённым. Такая, по преимуществу мажорная особость духовной музыки Голованова свидетельствует, конечно же, не об "ограниченности" музыкального мышления, а о свойствах его собственной веры, неизменно несущей надежду и тихую радость. Параллель с "народной" верой здесь напрашивается сама собой.
Но основы музыкального мировоззрения Голованова – не только в поколениях предков-крестьян. Не забудем, что воспитание композитора проходило в духе Серебряного века, традиции которого наложили зримый отпечаток на всё его творчество. Особенно это чувствуется в его поздних произведениях (сборник "Всех скорбящих радосте" соч. 39), как бы "замыкающих круг", возвращающих нас к истокам, к началу века. Хор "К Богородице прилежно ныне притецем" – один из самых "серебряных" из прозвучавших в концерте. Развитая фактура, сложный контрапункт, совершенно нестандартные гармонические ходы… Но всё-таки в основе – красивый мелос, порой с почти народными интонациями. И при этом – высокая духовность мелодики, с тем же личным обращением к каждой душе. Хор "Свете тихий", посвящённый Сергею Рахманинову, – целиком в духе посвящения. Это, конечно, не подражание: композитор, оставаясь самим собой, как бы расставляет маркеры-намёки на творчество великого современника. Здесь особенно явственно проступает древний распев, но художественно преображённый. Фактура ещё более развитая, с обострённой "неустойчивой" гармонией, непрерывно текущей в сложном переплетении голосов. Переходы в гармонии порой неожиданны, но всегда оправданны, хотя их логика не лежит на поверхности. Звучит это отнюдь не "модернистски" – просто очень удачные новые находки, органично вплетающиеся в традицию. А на "Гласы преподобными" в хоре отчётливо звучит перезвон колоколов, что так любил Сергей Васильевич…
Завершившее концерт "Великое славословие" также наполнено не хоровой мощью, а мелосом. И ещё – теплотой и любовью. И не удивительно – оно создано к 40-летию творческой деятельности любимой жены: великой Антонины Васильевны Неждановой…
В качестве полезной ссылки: с некоторыми произведениями Голованова вы можете познакомиться по адресу http://rutube.ru/tracks/4528092.html. Надеемся, что и запись с концерта "Мастеров хорового пения" непременно дойдёт до широкого круга слушателей.
***
О хоровом концерте Георгия Васильевича Свиридова сказано и написано, кажется, уже всё, что можно, и мне практически нечего добавить. Скажу лишь, что исполнение было безукоризненным, а впечатление от прозвучавшего "живьём" шедевра – бесподобно! Было крайне интересно не только слышать, но и видеть неподражаемую свиридовскую голосовую вязь. Притом и слуху открылось много прежде незамеченного. Этот цикл, такой логичный и вроде бы "простой", сделан очень непросто. Огромное удовольствие доставили острые гармонии, всякие секундочки, большие и малые – признайтесь, вы, наверное, не очень-то замечали эту непростоту в записях? Как-то не обращал раньше внимания и на компактные инструментальные партии – арфа, челеста, ударные… А они невероятно украшают партитуру!
А вот о чём можно и нужно говорить подробно – так это о "бисах". Давно ещё, выступая по "Орфею", Лев Конторович заявил: "Хор может всё!". А в доказательство привёл фонограммы транскрипций ряда известных произведений, сделанных им для хора а капелла. Такие транскрипции прозвучали и в концерте: первое отделение завершило Ave Maria Баха-Гуно, а в самом конце – Casta diva из беллиниевской "Нормы", с соло Серафимы Коняшиной. Л. Конторович мастерски использовал весьма несовершенную акустику Камерного зала Дома Музыки, "раскидав" группы хора по залу, и создав объёмное, наполненное звучание. Мне уже приходилось отмечать звучание таких обработок, в статье о юбилее "Орфея", и я ещё раз убедился, что хор действительно может всё. Ну, по крайней мере, очень многое – гораздо больше, чем мы обычно представляем. Ни о какой ущербности, неполноте звучания и речи нет: хор пусть и не полностью, но вполне адекватно заменил собой оркестр. Причём, как я отмечал и ранее, иллюзия инструментального звучания хора порой была весьма полной.
Здесь я позволю себе влезть в технические дебри, для тех, кого это интересует. Со времён Гельмгольца считалось, что тембр инструмента определяется его спектром, то есть набором гармоник и характером формант. Но с эпохой синтезирования звука пришло понимание, что это не так – решающую роль в распознавании играет атака, то есть характер появления и установления звука. А значит, управляя атакой, мы можем в немалой степени управлять и тембром, и такой гибкий "инструмент", как человеческий голос, вполне это позволяет. Так что вас не должно удивлять, если я в мужском сопровождении Баха расслышал 16-футовый регистр клавесина. Это – не дефект моего слуха, а результат тонкого слуха руководителя хора, и безукоризненной настройки подвластного ему универсального "инструмента".
Наверное, можно измыслить инструмент и универсальнее – например, какой-нибудь навороченный синтезатор со всеми его пресетами, сэмплами и сотней ручек настройки. Но разве способен он в полной мере передать то, что и составляет суть музыки: любовь, сострадание, нежность, ярость и гнев, наконец? Так, как это с лёгкостью делает человеческий голос? И мыслимое ли это дело – заменить живую, тёплую молитву электронным "аналогом"?..
И в заключение позволю себе высказать личное пожелание. Есть в нашей музыкальной сокровищнице и ещё один раритет, также почти неизвестный – духовные произведения Георгия Свиридова. Мне очень хотелось бы, чтобы эти шедевры стали наконец достоянием широкого круга слушателей. Почему-то кажется, будто они написаны как раз для "Мастеров хорового пения"...
[1] Так называется документальный фильм, вышедший в 2010-м году.
[2] Любопытно, что Голованов давал уроки вокала Ворошилову, и консультировал трио Сталин-Ежов-Ворошилов, выступавшее в узком кругу: на ночных пиршествах в Кремле. Впрочем, на эти "валтасаровы пиры" [Фазиль Искандер] регулярно приглашались для развлечения пирующих лучшие певцы и артисты, составляющие славу отечественной культуры; разумеется, это не бросает на них ни малейшей тени.
Раиль КУНАФИН
