Вспоминая творческое наследие Бориса Александровича Покровского, невозможно пройти мимо Московского Камерного музыкального театра, носящего имя великого оперного режиссёра. Собственно, Камерный театр – это и есть Покровский, его подлинное творческое "я". Покровский и создал этот театр, из второсортного гастрольного коллектива, гнавшего "отменную халтуру", по выражению самого мэтра. Именно с первой постановки Покровского (это была опера "Не только любовь" Родиона Щедрина) и стоит отсчитывать подлинную историю КМТ. А произошло это в 1972-м году.
Почему я назвал Камерный театр "подлинным" Покровским? Потому что именно здесь, без оглядки на вышестоящую администрацию и капризы примадонн, не стеснённый ничем, кроме копеечного бюджета, режиссёр смог воплощать свои самые смелые замыслы, открыто явить собственное вѝдение современного оперного спектакля. Если кратко – на оперной сцене тогда господствовал сильно усечённый, выхолощенный вариант мхатовской эстетики: "чтобы всё как в жизни". А вот как формулирует задачу "птенец гнезда Покровского", режиссёр спектакля Ольга Иванова: "Спектакль «Голос» ещё раз подтверждает истину, что театр – это сплошная игра воображения, вымысел и фантазия". Правда, "жизнеподобие" тогдашней оперы касалось лишь внешнего антуража. Подлинная жизнь казалась, видимо, слишком приземлённой для музыкального театра, и на сценах царил ходульный набор жестов и стандартные статические расстановки. Например, солист выделялся хором и мимансом в отдельное пространство, а то и выходил на авансцену, где и стоял как памятник, разве что слегка двигая руками. Конечно, я упрощаю и огрубляю, и всё же петь в активном движении, в тесном взаимодействии с участниками, тем более "отвернуть" голос от партера считалось недопустимым. (Как тут не вспомнить героиню генделевского "Цезаря" в постановке Покровского, которая исполняет арию частью в полнокровном танце, частью "в потолок", лёжа на спине!).
Собственно, из этого уже ясна суть оперной революции Покровского. Ставка не на декорации и "красивые" расстановки, а на Актёра, причём не только (и даже не столько!) на голос, сколько на содержательную драматическую игру. Показательно, что молодое пополнение Покровский набирал не их оперных студий, а из ГИТИСа! Замечу притом, что и к вокальным данным "покровцев" у меня никогда не было претензий. Конечно, подобные принципы не новы, они успешно работали в драматическом театре, однако на оперную сцену "игра без игры" пробивалась с огромным трудом. Покровскому удалось то, что прежде существовало лишь как тенденция: полное, органическое единство драмы и музыки.
Инновации режиссёра столь же органично дополнила репертуарная реформа: вместо запетых-перепетых кассовых хитов – оперы редкие, а то и вовсе неизвестные зрителю. Естественно обращение к старинным шедеврам и новейшей оперной литературе: от "Эвридики" Пери до "Жизни с идиотом" Шнитке. Здесь Покровский нашёл себе верного единомышленника в лице Геннадия Николаевича Рождественского, много и плодотворно сотрудничавшего с театром. Верным другом театра был и Дмитрий Дмитриевич Шостакович… Но главным единомышленником стал, конечно, молодой коллектив, воодушевлённый постоянно обновляющимися интересными задачами.
С восторгом приняла "новую веру" и публика. Модное слово "андерграунд" нашло в подвальчике на "Соколе" своё буквальное воплощение – театр стал центром притяжения интеллигенции, и не только столичной: на спектакли приезжали из других городов, даже из-за рубежа. Конечно, можно сказать, что любые новинки рано или поздно превращаются в банальность. Вроде бы суть реформ Покровского ныне самоочевидна, и называть их революцией уже несвоевременно – разве спектакли в стиле "Вампука" не устарели ещё в эпоху Частной оперы Мамонтова? Но… КМТ всегда шёл на шаг впереди других оперных коллективов. Я провёл пару-тройку очень "плотных" оперных сезонов (спасибо "Орфею"!) и неплохо познакомился с жизнью столичных музыкальных театров. Опер в Москве сейчас много, разных и интересных, среди них есть и по-настоящему замечательные коллективы. Много хороших певцов, появились прекрасные режиссёры, даже ставшие знаменитыми и титулованными. Но той особой, "покровской" насыщенности сценической жизни, её высокого градуса пока не наблюдается. Сколь часто мне приходилось наблюдать, как хороший певец в спектакле хорошего режиссёра чувствует себя как-то неуверенно: будто не знает, куда ступить, как повернуться, а уж куда руки девать – это вечная проблема. Повторю, это хорошие спектакли, и, не будь Камерного театра, я бы, наверное, принял эту статичность постановок за норму, и безгранично восторгался бы вместе со всей публикой. А если сопоставить – никакого сравнения с "вихревыми" спектаклями Камерного, где каждая мизансцена, каждый жест доведены до идеала, "до точки". И когда на ступенях театра случайная собеседница из опытных театралок назвала КМТ "лучшей оперой", я не стал возражать.
Да и не жестом единым жив театр (кстати, в создании спектаклей участвуют и специальные преподаватели пластики). За всеми этими рассуждениями я как-то упустил из виду главную составляющую: гений самого Бориса Александровича Покровского. Разъяснить словами этот феномен невозможно, могу лишь ограничиться превосходными эпитетами. Такое впечатление, будто каждый спектакль создавался "с нуля", без оглядки на прежние достижения и находки – но с опорой исключительно на специфику партитуры. Это и определяет неповторимую атмосферу каждой постановки, её цельный образ как особого "мира в себе". И только гений мог создать этот парадоксальный диалектический сплав: приподнятой фантастичности сцены (с её априорной условностью) и неподдельной, живой жизни.
Уход из жизни великого режиссёра – это невосполнимая утрата. После кончины Покровского приходилось даже слышать разговоры о том, что Камерный театр "кончился", из него "вынули душу" и т. д. И неважно, что и при жизни Покровский не тащил этот воз в одиночку, но подготовил себе смену, и на сцене появлялись работы его младших коллег; всё-таки гений Покровского, его железная воля незримо присутствовали во всём. Возможно, осиротевший коллектив действительно испытал момент растерянности – не знаю, не видел. Однако теперь я могу уверенно заявить: театр жив, и живы его традиции! Одна из таких традиций – постоянное обновление репертуара (при сохранении лучших спектаклей), и в этом году, в 100-летний юбилей Бориса Александровича, сезон также ознаменовался несколькими премьерами. На одной из них посчастливилось побывать и вашему корреспонденту.
Об этом речь пойдет дальше…
Раиль КУНАФИН
