Михаил Воскресенский (Россия) – пианист, профессор Московской консерватории, народный артист России. Учился у Льва Оборина. Лауреат четырех престижных международных конкурсов: им. Шумана в Берлине (1956), конкурса в Рио-де-Жанейро (1957), им. Джордже Энеску в Бухаресте (1958) и конкурса Вана Клиберна в Форт-Уорте, США (1962). Первый исполнитель Концерта №2 Д. Шостаковича за рубежом (фестиваль «Пражская весна», 1957 г.; исполнялся в присутствии автора). Сольные программы Михаила Воскресенского составляют более 40 монографических циклов. В сезоне 1982-1983 в рамках «Исторических концертов Московской консерватории» пианист сыграл уникальный цикл из девяти вечеров, в который вошли все произведения Шопена для фортепиано соло. Среди учеников Михила Воскресенского — множество известных молодых музыкантов, лауреатов международных конкурсов. Недавно пианист выпустил серию компакт-дисков, в которую вошли все 27 фортепианных концертов Моцарта, записанные Михаилом Сергеевичем за последние три года.
Алексей Автандилов: Михаил Сергеевич, расскажите, пожалуйста, Ваши самые общие впечатления от конкурса.
Михаил Воскресенский: Знаете, приятно слушать хорошую музыку. Я не могу сказать, что я очень устал на этом конкурсе. Я считаю, что в целом конкурс был очень сильным. Я уже не раз говорил о том, что на прошлых конкурсах бывали люди, которые забывали текст, у них не получались пассажи, их подводила память и так далее. На нынешнем конкурсе все были большие профессионалы.
То есть проблем технического порядка не стояло?
Нет. Это всегда были превосходные профессиональные исполнения. Другой вопрос, насколько это было талантливо, интересно, насколько это отвечало требованиям композитора, чему лично я придаю очень большое значение.
Скажите, а что для Вас как для члена жюри на этом конкурсе было самым трудным?
Для меня ничего не было трудным, а вот для участников самое трудное было играть Моцарта…
А судить их при таком высоком замахе конкурса – не было ли трудно?
Судить всегда очень трудно, потому что в искусстве в отличие от спорта, где всегда ясно, кто первый, а кто второй, невозможно точно определить – этот лучше или хуже. Можно только сказать, кто интереснее, кто талантливее, кто увлекает. А бывает и так, что увлекает не один исполнитель, а двое и трое. И когда увлекает много человек, то это замечательно. Это говорит о том, что уровень конкурса очень высок. И тогда судить особенно трудно.
Еще сложнее переводить это все в цифры, не так ли?
Нет, я в цифры ничего не переводил, я просто смотрел, кто мне больше нравится. Я считаю, что в музыке самое важное – это умение воплотить свой замысел, если он есть, учитывая, конечно, партитуру и требования композитора. Надо внимательно смотреть в ноты. Знаете, я был потрясен одним обстоятельством – у нас теряются традиции исполнения Первого концерта Чайковского. Это ужасно. Я был вчера весьма огорчен, когда очень талантливая корейская пианистка, претендующая на первую премию, чудовищно изменяла текст автора. В каком смысле изменяла? Во-первых, это стремление сыграть октавы как можно скорее, громче и четче. Она играла их так быстро, что в этой лавине даже терялась четкость. Но и это не главное, ведь Чайковский, когда писал эти октавы, он писал их как мелодии, а не как спортивные достижения пианиста.
Тем не менее, эта пианистка получила вторую премию?..
Она действительно очень хорошая пианистка. У нее были очень достойные выступления. Я не никогда забуду ее Скерцо из Шестой симфонии Чайковского в обработке Файнберга. Это было замечательно. Но, с другой стороны, я считаю, она сделала несколько ошибок: у нее была объявлена прекрасная программа, но она почему-то ее всю заменила. Это лишний раз подтвердило то, что у нее прекрасный репертуар, но она напрасно заменила свой Второй концерт Прокофьева на Концерт Рахманинова. Я уверен, что во Втором концерте Прокофьева она могла бы присоединиться к Трифонову. Но, тем не менее, я хочу более подробно остановиться на Концерте Чайковского: после знаменитых октав в разработке следует замечательная лирическая тема, которая все время идет «diminuendo» – все тише, тише и тише. А потом в партитуре у Чайковского написано «subito forte» (русск. «внезапно громко», прим. ред.), а в немецком издании Тейхмюллера там стоит «piano», и сейчас большинство пианистов играют это «piano», и потом начинают играть большое «crescendo» к тому эпизоду, когда у фортепиано три «forte» и «piano» у оркестра. Этого, к сожалению, оркестры в последнее время тоже не делают, они все играют достаточно громко, и не получается этого гениального контраста, когда оркестр играет «piano», а пианист в экстазе играет «forte»! Это гениально! И этого никто не делал! Ужас!
Михаил Сергеевич, мы к этому непременно еще вернемся. Я сейчас хотел бы поговорить немного о другом – многие радиослушатели у нас интересуются, но мы им толком объяснить этого не можем – можете ли Вы объяснить нам систему голосования нынешнего конкурса, эту высшую математику?..
Могу. Но я должен сказать, что эта система даже для нас не была хорошо объяснена. Но в принципе ее основная суть состоит в очень простой идее – для того, чтобы не позволить отдельным участникам жюри «тянуть» своих фаворитов или наоборот «давить» своих противников. То есть вы можете ставить любе оценки от 1 до 25, но, если вы поставите «1», а все остальные поставят «20», то ваша оценка будет «подтянута» к среднему баллу. Иными словами, персонально вы не можете оказывать влияния на этот процесс. Это я считаю преимуществом данной системы. Итак, мы ставили баллы от 1 до 25 – это, конечно, более трудно, чем говорить «да» или «нет», но лично я противник системы голосования по принципу «да» и «нет», потому что она очень грубая. Бывает так, что вы не совсем уверены, может ли человек быть в числе играющих в следующем туре, или он стоит на гране выпада. И система баллов позволяет поставить «16» или «17», а система «да» и «нет» этого не позволяет, вы обязаны поставить «нет». И в этом отношении, я считаю, что данная система лучше, чем та, которой мы пользовались прежде. Весь расчет производил компьютер – компьютер не ошибется, а жюри может ошибиться. Но я должен сказать, что я очень уважал этот состав жюри. Это были все очень серьезные и очень честные музыканты, что не всегда бывает среди членов жюри. Я очень уважаю и Барри Дугласа и Питера Донохоу, я очень уважаю Мишеля Бероффа, и, тем более, я уважаю своих русских коллег – Евгения Королева, который является замечательным бахистом, чрезвычайно скромным человеком, который, кстати говоря, не произнес ни одного слова, когда его ученик не прошел в следующий тур.
А была ли у вас возможность обсуждать свои оценки, или это все делалось в полном молчании, и решала только машина?
Да, это делалось в полном молчании – все писали свои баллы в одиночку, никто никому не показывал, никто ничего не знал; после этого машина считала и в алфавитном порядке выдавала нам прошедших людей. Мы не знали, каким номером кто идет, мы не знали, кто и как голосовал. Я считаю, что это правильно. Потому что, если вы заранее знаете, что первым идет, предположим, Трифонов, то вы невольно начинаете ему подыгрывать и симпатизировать. Но также в правилах конкурса предполагались и обсуждения между членами жюри. Если, допустим, на следующий тур не прошел какой-то конкурсант, которого вы поддержали во главе своего списка, то есть уже мысля его лауреатом, то при поддержке трех членов жюри вы имеете право открыть дискуссию. Это хорошее правило, но, к сожалению, бесполезное, потому что, как водится, никто из членов жюри никогда не меняет своего мнения. В рамках нынешнего конкурса у нас было открыто две дискуссии, в частности одна из них в отношении Эдуарда Кунца, которого я чрезвычайно уважаю и считаю одним из самых талантливых на этом конкурсе. Ему свойственно иногда играть с дурным вкусом, но только ему единственному я это прощал, потому что дурной вкус очень часто встречался на этом конкурсе. Да, он отходит иногда от авторского текста, но это его фантазии, он делает это очень искренне, увлеченно, и обладая при этом великолепными техническими приемами. И мне казалось, что, безусловно, он должен был быть в финале.
В отношении Эдуарда Кунца, из некоторых членов жюри нам все-таки удалось вытянуть причины его «отставки» – да, там были технические погрешности. Но ведь и Вэн Клайберн, если послушать запись его игры рахманиновского концерта на Конкурсе Чайковского, там тоже можно найти очень много неточностей. Но ведь не это решает?..
Когда играл Клайберн, в жюри сидели великие музыканты, которые умели прощать ошибки…
Беседу Алексея Автандилова с Михаилом Воскресенским слушайте в прикрепленном аудиофайле.
