В студии радио «Орфей» – Ральф Киршбаум – знаменитый американский виолончелист, он выступает с лучшими оркестрами мира, с известными музыкантами, имеет большую дискографию и преподает: это не только мастер-классы по всему миру, но еще Ральф Киршбаум возглавляет кафедру в школе музыки при университете в Лос-Анджелесе.
А в настоящее время мистер Киршбаум – член жюри виолончелистов XIV Международного конкурса имени Чайковского. Вчера у виолончелистов был перерыв между первым и вторым туром.
О. Сирота: «Вам удалось отдохнуть от Второй сонаты Брамса? Ее играли практически все исполнители!»
Р. Киршбаум: «Да, Брамса было очень много. Вчера всё было прекрасно: поездка в Кремль, в музее, в котором я был в 1987 году, мы поднимались по всем лестницам – это было достаточно утомительно, но единственная прогулка. Ко времени просмотра последней достопримечательности, я уже забыл о фа-мажорной сонате Брамса.»
О. Сирота: «Вы не выглядите уставшим. А вообще быть труднее членом жюри или самому играть?»
Р. Киршбаум: «И то, и другое трудно. И то, и другое требует огромной концентрации. И то, и другое требует определенного физического состояния. Если ты слушаешь шесть часов шесть разных виолончелистов, у тебя есть некая обязанность по отношению к ним. Нужно слушать их и выслушать людей, которые играют перед тобой. Сохранять некую открытость сознания, быть открытым в сознании к их искусству».
О. Сирота: «В нынешнем году конкурсанты борются не только за лауреатства, не только за денежные призы, но здесь на кон поставлено главное – ангажементы. Вы были лауреатом IV конкурса имени Чайковского. У Вас тогда было что-то подобное?»
Р. Киршбаум: «Я расскажу вам одну историю. Прямо после московского конкурса я приехал из Парижа в Лондон, и у меня была встреча с очень важным импресарио. Я показал ему свою биографию, где я выиграл определенные конкурсы. И поскольку я был лауреатом Конкурса Чайковского, он сказал: это единственное, что имеет значение в мире. Это и это – не имеет значение. Вот Чайковский – это что-то значит. Это было в 70-ом году».
О. Сирота: «Мне подобную историю рассказывали, что особенно Конкурс Чайковского в 60-е – 70-е годы ценился в Америке.»
Р. Киршбаум: «Не только в Америке! Это был импресарио Великобритании. Это был конкурс – вершина конкурсов! Сегодня это важный конкурс, но есть и другие важные конкурсы. Например: Конкурс Ростроповича в Париже, конкурс в Финляндии, конечно Международный конкурс Баха, конкурс ARD в Мюнхене… Но давайте отвечу на Ваш вопрос: жизнь музыканта – это огромное приключение.»
О. Сирота: «Я с Вами согласна, но одних только виолончельных конкурсов около трех сотен. Нужно ли так много конкурсов?»
Р. Киршбаум: «Ах это слово «нужно»! Моя жена мне часто говорит «нужно»: нам нужна эта мебель, нам нужно это в саду. А я говорю «Нет, нам не нужно!» Могут ли конкурсы помочь кому-то – да!»
О. Сирота: «Очень любопытно нам всем заглянуть на «кухню» жюри. Вот музыканты заканчивают играть. Что происходит дальше?»
Р. Киршбаум: «Обычно мы идем на кухню. Мы идем покушать. Нас просят не говорить об участниках друг другу, потому что даже в своих оценках, которые ты даешь в частной беседе, ты можешь повлиять на кого-то, в частности на других членов жюри о вынесении ими своего решения. А чтобы сохранить независимость мысли и чистоту судейства, и чтобы тебя уважал каждый член жюри, потому что мнение каждого члена жюри одинаково важно. Вот это мне кажется ключ к честному судейству. И дискуссия может быть только в пограничной ситуации, когда есть, например, выбор между двумя участниками, и этот выбор висит на волоске».
Полностью интервью слушайте в аудиофайле
