Николай Луганский – выдающийся пианист современности, один из самых востребованных музыкантов мира, потрясающий интерпретатор музыкального наследия Сергея Рахманинова...
Этой весной гастрольный тур пианиста совпал с желаниями московских слушателей, изрядно соскучившихся по виртуозной игре своего любимого пианиста, дающего в год до ста концертов в лучших залах.
Накануне своего дня рождения Николай Луганский преподнес щедрый подарок музыкальный жизни столицы: вместе с Вадимом Руденко исполнил концерт-дуэт в Зале Гнесиных, а также выступил с большой программой в Доме Музыки в сопровождении оркестра ГАСО им. Светланова.
Николай Луганский ответил на вопросы о тенденциях и новом репертуаре, акустических проблемах и театральности в музыке - в эксклюзивном интервью Екатерины Андреас, специального корреспондента радиостанции «Орфей».
- Николай Львович, прежде всего хочется поздравить Вас с прошедшим днем рождения.
- Большое спасибо.
- Вас достаточно редко можно услышать в Москве. Но накануне своего дня рождения Вы порадовали публику и дали два концерта, в программе которых доминировал Рахманинов: концерт №2 до минор, Сюита №1 и Симфонические танцы для двух роялей. Связано ли это с тем, что музыка Рахманинова идеально подходит для того важного состояния трансляции жизненного опыта, в которое мы зачастую впадаем накануне дня рождения, или же это простое совпадение?
- Музыку Рахманинова я играю с 12 лет и не могу сказать, что сейчас исполняю его больше чем раньше. Кроме того, оркестры довольно часто просят меня сыграть Рахманинова. Если честно отвечать на Ваш вопрос, не могу сказать, что я замечаю какие-то особенные изменения за неделю или даже за полгода до моего дня рождения, наверное, у меня просто нет свободного времени.
- Вы являетесь профессором Московской Консерватории и одним из трех ассистентов в классе профессора Сергея Леонидовича Доренского. Готовите ли Вы своих учеников?
- Ученик – это серьезное понятие, этим нужно заниматься каждую неделю хотя бы три-четыре раза. При этом желательно заниматься с одним человеком на протяжении многих лет. В силу своего графика я бываю в Москве пять дней в месяц. Конечно, если у меня есть свободные 3-4 часа, я непременно заеду в Консерваторию, где мне могут сыграть несколько студентов, но назвать их своими учениками я не могу.
- Считается, что у музыкантов есть такое понятие как «тяжелый» зал или «легкий» зал. Вы даже как-то говорили, что в Зале Консерватории играть легче, нежели в Доме Музыки. В какие залы Вам хочется возвращаться?
- Такие понятия как играть легко / трудно и хороший / плохой зал не всегда полностью совпадают, - все-таки это разные вещи. Бывает так, что зал по акустике хуже, но ты меньше волнуешься, поэтому играть тебе проще. Большой Зал Консерватории – лучший зал в Москве, и я очень надеюсь, что после реставрации в нем будет, по крайней мере, не хуже. Пока мой опыт говорит о том, что в России и во многих европейских столицах после реставрации зал иногда выглядит блестяще, но звук становится хуже. Впрочем, есть и хорошие примеры. Последние несколько лет Концертный зал им. П.И. Чайковского занимался постепенным улучшением. Могу сказать, что с прошлого сезона мне стало там действительно приятно играть. Это достаточно редкий случай, когда какие-то работы идут залу на пользу. Очень хочется, чтобы такие приятные перемены произошли и в Консерватории.
- Есть ли у Вас возможность посещать театральные премьеры?
- У меня гораздо больше времени бывает на гастролях, чем в Москве. Конечно, я стараюсь быть в курсе последних событий, но при этом редко куда-то выхожу.
- Наверное, это правильный подход. Таким образом, вы можете сохранять энергию для своих концертов…
- Если посетить замечательный концерт и спектакль – это не трата энергии, это приобретение энергии. Надеюсь, в будущем я все-таки смогу отказываться от некоторых концертов, чтобы играть меньше, тогда я смогу посещать оперу, спектакли и слушать концерты. Что ни говори, но сыгранный концерт – это, безусловно, невероятная потеря энергии. Особенно если это важный концерт. Но всегда становится стыдно себя жалеть, когда я вспоминаю о том, как солдаты во время Великой Отечественной войны не спали по трое суток, а потом делали пешие переходы по несколько десятков километров.
- А что означает важный концерт? Я не понимаю разницы. Мне кажется, любой концерт важен.
- Это просто не очень удачная формулировка, конечно, любой концерт, особенно в Москве, важный. Я имею в виду концерт, который требует колоссальной затраты психологических и физиологических сил. Классическая музыка обращена к человеку, а не к толпе...
- В одном из интервью Вы говорили о театральности музыки. Вы можете это прокомментировать?
- Музыка - это всеобъемлющее искусство. На мой взгляд, она стоит намного выше, она обширнее, чем любое другое искусство. Поэтому театр в музыке присутствовать может. Правда, в музыке он занимает не очень значительное место. Можно даже назвать двух любых великих композиторов и предположить, у кого больше присутствует театр, а у кого меньше.
- Давайте попробуем назвать эти имена?
- Скажем, в музыке Листа важна театральность. Если мы возьмем музыку Бетховена и Моцарта, то у последнего в камерной музыке театральность играет большую роль, чем у Бетховена. В музыке Чайковского больше театра, чем в музыке Рахманинова. Сказать, что кто-то из композиторов лишен этого, будет очень смелым утверждением. Но многое зависит и от прочтения музыки исполнителями. Кто-то больше подчеркивает театральность, кто-то меньше. Я – человек внутренний, по натуре своей скорее не театральный, но когда я играю Листа или, скажем, обработку Вагнера, мне приходится быть не только музыкантом, но и артистом. В театральных постановках возникает такая ситуация, когда музыка – это часть театра. В филармонических концертах театр – это незначительная часть музыки.
- Вам нравится, как сам Сергей Васильевич исполняет концерт №2?
- Да и для нашего времени это исполнение поразительно. Вообще есть две записи, на более ранней он играет еще быстрее. Сейчас и правда кажется это необычным. Рахманинов, наверное, был единственным пианистом, который в таком темпе мог играть наполненным, тяжелым звуком. У пианистов, которые повторяли такие же темпы, обычно звук становился «легким». Рахманинова играть непросто, потому что он был самым великим пианистом. Но главный ориентир для меня – это ноты. С помощью нотного текста мы должны угадывать, какая музыка звучала в мире композитора. Нотный текст – это абстрактный язык, говоря на котором мы должны почувствовать как бы то же самое, что чувствовал композитор. Так же почувствовать мы априори не можем, но можем к этому стремиться. Это исполнение Рахманинова удивительно, но при этом запись не может быть учебным пособием. Нужно всегда находить свой путь. Я даже не знаю, насколько можно об этом говорить, потому что любое слово, сказанное об этом процессе, все упрощает. Музыку лучше ощущать напрямую.
– Насколько Вы требовательны к инструменту? Представьте себе такую ситуацию: рояль, на котором Вы играете, теряет строй и играет не так, как бы Вы хотели. Как Вы будете себя чувствовать: попросите прервать концерт или продолжите играть, стараясь не обращать на это внимания? Насколько это важно?
- Это, конечно, очень важно, но тем не менее я не помню случая, когда я из-за рояля прерывал бы выступление. По идее настройщик должен быть на каждом концерте, как до начала концерта, так и в перерыве.
- Фактически каждый рояль – это новый человек.
- Да, как два человека отличаются друг от друга, так и рояли разнятся между собой. В Америке ты играешь на американском Steinway&Sons, в Европе перед тобой гамбургский, иногда играешь на Yamaha и так далее. Во время концерта ты практически не анализируешь свои эмоции, потому что делаешь то, что в реальности трудно выполнить. Бывало, что у меня возникало ощущение уже после концерта, когда я думал, что все-таки нужно было отказаться. Кроме того я всегда думаю о тех людях, которые ждали этого концерта многие месяцы, а также о тех усилиях, которые были затрачены на организацию концерта.
- Слушая музыку в хорошем исполнении, открываешь ее заново. Есть ли такие произведения, которые Вы недавно открыли для себя?
- Наверное, произошло открытие испанской музыки, прежде всего, «Иберии» Исаака Альбениса. Этот значительный фортепианный цикл состоит из 12-ти пьес. Из открытий того, что знают все, - это, конечно, Лист. На московском концерте с Вадимом Руденко была впервые исполнена «Сюита» замечательного композитора Антона Аренского. Буквально недавно я по-новому услышал пасхальную увертюру «Светлый Праздник» Римского-Корсакова, которую впервые услышал где-то лет 15 назад, а также заново открыл для себя музыку Николая Метнера и Александра Глазунова. Если слушать музыку с открытым сердцем и большой концентрацией, тебя всегда ждет открытие.
- Говорят, у Вас блестящая музыкальная память. Но, наверное, невозможно получить удовольствие от произведения, которое пришлось выучить за несколько дней?
- Как общее правило в этом есть правда. Действительно выдающимся произведением становится то, в которое вложено много времени, а также духовного и физического труда. Тогда возникает взаимное обогащение пианиста и произведения. Однако, как и в жизни, здесь бывают исключения. Основное правило для меня – жить произведением несколько месяцев и даже лет. Хотя я сейчас больше задумался над этим вопросом и мне начинает вообще казаться, что правил нет…
- Есть ли такие произведения, которые, по Вашему мнению, Вы не вправе исполнять?
- У меня как раз было такое ощущение с Листом. Долгое время я считал его внешним композитором, думал, что не буду его играть. Тем не менее, за последние три-четыре года я все больше открываю для себя новые красоты этой музыки. Скорее всего, в начале июня состоится запись, где я сыграю несколько новых произведений Листа. Есть рахманиновские записи второй сонаты Шопена и фортепианного цикла «Карнавал» Шумана, и мне трудно представить, что я буду играть эти сочинения. Хотя кто знает...
Специальный корреспондент радиостанции «Орфей» Екатерина Андреас
