Признаюсь, я не ждал от этого концерта чего-то особенного. Мне было лишь известно, что в 5-й студии РГМЦ на Малой Никитской состоится концерт памяти Георгия Васильевича Свиридова с участием какого-то английского певца. «Верно, очередной вариант хорошо известных романсов, да ещё с акцентом». Действительность, однако, оказалась куда интереснее.
Первым сюрпризом стало участие «Нового трио», которому было отдано первое отделение (Сергей Главатских – фортепиано, Дмитрий Герман – скрипка, Олег Бугаев – виолончель). Не меньшим сюрпризом оказался и репертуар: произведения, прежде мною не слышанные. Впрочем, и исполняются они нечасто. В первую очередь это касается Элегического (юношеского) трио учителя Свиридова – Дмитрия Дмитриевича Шостаковича (№ 1, опус 8, соч. 1923 г.). Партитура долгое время считалась утерянной и была обнаружена совсем недавно. Насколько мне удалось выяснить, это произведение было впервые исполнено и записано «Московским трио», затем «Вандерер-трио» и, кажется, других исполнений не было.
А меж тем опус чрезвычайно интересен, и не только из-за имени его создателя. Хотя 17-летний Шостакович, ещё студент Петербургской консерватории, предстаёт здесь в весьма непривычном облике. Этот скромный одночастный опус, посвящённый юной красавице Татьяне Гливенко – своеобразный памятник любви, в основе которого – возвышенная лирика. Характер мелоса напоминает скорее о позднеромантических традициях, но музыка не просто свежа – она удивительно красива, достигая порой невыразимой прелести. Но будущий Шостакович проявляется уже и здесь: кантилену то и дело нагло перебивает характерный шутовской гротеск, насмешка, переходящая порой в яростную угрозу – тема зла, которое годы спустя воплотится в беспрецедентных по силе образах. Но сейчас, когда жизнь сулит бесконечное счастье, борение двух начал завершается победой любви.
К сожалению, мне не хватает слов, чтобы описать по-настоящему глубокое впечатление от этой музыки. И здесь важнейшую роль сыграло исполнение – честно говоря, я не ожидал от молодых музыкантов такой зрелости и, не побоюсь сказать, мудрости. Уже с первых нот захватывает необычайно высокое качество звучания, слиянность, благородство тембров. Но сама по себе эта красота ничего не значит без глубокого сопереживания музыкантов. Казалось, со сцены льются не звуки, а чистые преображённые эмоции. Особенно впечатляют проникновенные пиано – трепетные, бережные, почти невесомые, с тонко прочувствованными «замираниями» и паузами.
Эти достоинства ансамбля оказались незаменимыми в Трио ля минор Свиридова (соч. 1945 г.). Сама дата написания этого шедевра говорит о многом, и делает его содержание совершенно прозрачным. Названия частей обманчивы. Начальная «Элегия» не имеет ничего общего с элегичностью юного Шостаковича. Это не просто печальная, но и тягостная музыка – вязкая, смутная, как липкий туман над израненной, изгаженной землёй. «Элегия» неожиданно взрывается allegro moderato – быстрым, драматичным, на грани трагедии. На пике напряжения – резкие удары смычком по струнам, что превращает картину в фантастичную, босховский кошмар. Напор спадает в нисходящих мотивах пиццикато на фоне скорбных аккордов рояля, переходя в тихий, мягкий финал, напоминающий плач.
Мажорное скерцо резко контрастирует не только с элегией, но со всем строем трио, что нимало не мешает его органичному врастанию в общую музыкальную ткань. В основе – бодрое, созидательное начало, поддержанное чётким упругим ритмом.
Третья часть – кульминация цикла, его центр – «Похоронный марш», что опять-таки не вполне марш. Есть лишь намёк на маршевый ритм, тихие пульсации, больше напоминающие биение сердца – сперва как пиццикато виолончели, сопровождающее начальное Lamento скрипки, затем у рояля. Минор сменяется мажором, столь же тихим, будто непосредственно вырастающим из плача, тем не менее смена лада действует, как удар. Похоже, мажор не развеивает скорби, а делает её лишь острее. И всё постепенно истаивает в невесомых флажолетах. Невероятная музыка!..
Allegretto «Идиллии» (чрезвычайно далёкой от идилличности) начинается теми же бережными, тихими звуками, будто продолжает марш. Музыка незаметно разрастается, прорывается колокольно-набатным мотивом. Но проникновенные, скорбные аккорды возвращают нас в печаль – и в этой безысходности всё и завершается.
Музыка трио не только потрясает силой эмоций. Она звучит по-настоящему благородно – и очень современно. Даже с приёмами, новаторскими для своего времени, которые мы и сейчас воспринимаем как современные. Скажем, удары смычком в Элегии – точно такие же удары двадцать лет спустя будет массированно применять Кжиштоф Пендерецкий, чтобы и поныне удивлять нас своей композиторской смелостью. Конечно, вряд ли Свиридов является изобретателем такой нестандартной игры, но явленные им мера и точность производят именно впечатление новаторства. Скажем, длинные glissandi виолончели, предваряющие финал, тогда широко использовались в джазе, но часто ли они проникали в серьёзную классику? Я что-то не припомню подобного – в то время их вполне могли обозвать «формалистическими», а то и «буржуазными»… Вместо этого Свиридов получил за своё трио Сталинскую премию – как видим, далеко не всё, отмеченное этой печатью, несёт на себе следы «соцреализма» и прочей конъюнктурщины.
Второе отделение преподнесло не меньше сюрпризов. Прежде всего, голос баса-баритона Василия Савенко (живущего и работающего ныне в Великобритании) необычайно красив: бархатный, мягкий, с чрезвычайно глубокими унтертонами – наконец-то понимаешь, что значит «profundo»! А главное, певец явил высочайший артистизм и запредельную самоотдачу, истинное служение Музыке. Без форсажа, без демонстрации вокальных данных, без этого ужасного «мощного» вибрато, вообще без всякой манерности, которой почему-то особо страдают вокалисты – певец просто доверительно, проникновенно «рассказывал» стихи, как что-то глубоко личное. Как на исповеди.
Наверное, нет смысла тщательно «разбирать» всем известные шедевры Свиридова, но отметить свои впечатления хочется. Свиридов – прежде всего гениальный читатель. Его романсы – не просто дополнение к тексту, а глубокая трактовка, достойная лучших филологов-литературоведов. Музыка здесь не только воплощает образы стиха, но и обнаруживает его аллюзии, вскрывает пласты потаённых смыслов. И эта «подробность» повествования, помноженная на талант певца, побуждает напряжённо вслушиваться в знакомые строки, захватывает тебя целиком.
Пушкин, «солнце нашей поэзии», прозвучал неожиданно трагично. Уже первая строка, «Роняет лес багряный свой убор», прозвучала как нечто фатально-окончательное. Спетая, нет, высказанная неспешно, негромко – медленное, как во сне, падение мёртвых листьев, устилающих траурную землю… А ведь и правда, если вдуматься: хрестоматийные стихи, отобранные Свиридовым для цикла «Шесть романсов», дают мало поводов для радости. И композитор, и певец очень тонко и точно прочувствовали ту трагическую основу, которая и делает эти миниатюры великими. Местами скорбь доходит до грани причитаний («Наша бедная избушка…»), если бы их не сдерживали мужество и мудрость поэта («Пылай, камин…»). И лишь в заключительном «Подъезжая под Ижоры» ликует обновлённой жизнью вечно юная душа поэта… Хотя как знать, что замыслил Свиридов, составляя цикл? Может быть, он просто отдал дань традиционному «жизнеутверждающему финалу», призванному замаскировать исконный трагизм бытия. Ведь недаром он выбрал здесь простую «надпись в альбом», которую сам Пушкин, верно, считал пустяком, безделицей? Наверное, такой выбор – неспроста?..
Пушкина сменяет страстный и мятежный Лермонтов, а затем звучит пронзительная лирика Блока. Здесь певец совершенно заворожил слушателей, а финальное «Мы встретились с тобою в храме», поддержанное струнниками «Нового трио», просто опустошило душу… Чем мы старше, тем реже приходят подобные потрясения. Не обязательно оттого, что душа засыпает – просто она становится искушённее, и нас уже трудно удивить. Василию Савенко это удалось.
Великолепно проявил себя и постоянный партнёр певца – пианист по имени… Александр Блок (говорят, родственник поэта). И продемонстрировал своё музыкальное мастерство в сольном «номере сверх программы»: давая отдохнуть певцу, он исполнил Вальс и Марш из свиридовской «Метели». И эти насквозь изученные вещи прозвучали настолько эмоционально и свежо, что вызвали восторг публики. Любопытно, что пианист играл без нот – то есть Свиридов у него буквально «в пальцах».
В общении Василий Савенко оказался столь же «прост», как и в своём пении. «Петербургские песни» – новинка в его репертуаре, и певец сразу по окончании поделился с нами, как с лучшими друзьями, своей радостью от премьеры. И тем, как «увидел» Блока в прогулках по Петербургу, как почувствовал тот щемящий нерв… И, не дожидаясь оваций, сам перешёл к «бисам». Признаться, мне не хотелось разрушать магию Блока, но в итоге жалеть не пришлось. Две сатирические песни Свиридова, на слова Маяковского и Беранже, продемонстрировали редкостный комический талант Савенко. Нет, певец и не пытался нас смешить; он «просто» спел это «в лицах», настолько точно попадая в характер, что это вызвало смех в зале – нечастый эффект!
Я уже писал как-то, что по-настоящему хороший концерт неотделим от открытий. Да я услышал новые для себя трио, но главное не в этом, а в том, что я открыл… Свиридова. Не удивляйтесь: прежде я никогда не воспринимал Свиридова как трагика. И вдруг оказалось, что эта извечная скорбь постоянно присутствует в его произведениях. Как основной фон, на котором происходят все музыкальные события – и это ещё больше сближает его с великим учителем. Наверное, именно поэтому и свиридовская радость столь убедительна.
Замечательный концерт. Славный вышел венок Свиридову. Но не траурный – а лавровый.
Раиль КУНАФИН
