«Летучая мышь» в Большом как объект экспериментального театра

Свой 234-й сезон Большой театр закрывает поистине феерично – нашумевшими постановками и закономерно ожидаемыми аншлагами. 21 и 22 июля там будут показывать оперу Давида Тухманова «Царица» (спектакль «Геликон оперы», реж. Дмитрий Бертман). А с 26 по 30 июля в рамках закрытия Международного театрального фестиваля им. Чехова здесь же можно будет увидеть балет «Многогранность, формы тишины и пустоты» Национального театра танца Испании в постановке культового европейского хореографа современности Начо Дуато. А нынешняя неделя (с 14 по 17 июля) завершилась последними в этом сезоне представлениями одной из самых скандальных его премьер – опереттой «Летучая мышь». Мы побывали на самом последнем из последних спектаклей – в субботу 17 июля – с тем, чтобы понять, что из всего того невероятного объема критики, возмущения и недовольства, которым сопровождалась эта постановка с самых первых дней появления на сцене, было объективным и справедливым…

«Летучая мышь» Иоганна Штрауса на сцене Большого театра – роскошная и фееричная постановка, зависшая между зрелищным кино, эффектным шоу и художественной провокацией, не нашла понимания у профессиональной критики и консервативной публики, зато привлекла в академические стены молодежную аудиторию, вызвав у последней неподдельный восторг...

Постановку первой в репертуаре театра оперетты, и не просто оперетты, а своеобразного бренда в этом жанре, осуществила творческая команда профессионалов, которую составили топовые имена современного театрального искусства России. Вершину топа возглавил прославленный нынче медийный персонаж – самый молодой оперный режиссер страны Василий Бархатов; за художественное решение отвечал талантливейший сценограф Зиновий Марголин; художник по костюмам – культовый кутюрье Игорь Чапурин; наконец руководить музыкальной частью пригласили дирижера из Швейцарии Кристофа-Маттиаса Мюллера. Со дня премьеры, которая состоялась 17 марта нынешнего года, лихорадочный резонанс, охвативший столичную культурную общественность, кажется, не отпускает ее до сих пор. А между тем мучительный вопрос остается открытым – неужели действительно в союзе Бархатов-Марголин-Чапурин могла возникнуть форменная бездарность?

Для того, чтобы понять, что на самом деле представляет собой «Летучая мышь» в Большом, следует в первую очередь обращаться не к авторитетной прессе, а к отзывам самых обычных зрителей. Здесь на стыке публицистики и эпистолярного жанра проясняется объективная картина. Эпохальный провал и национальный позор у критиков, в воззрениях прогрессивного зрителя снискал восхищение, смешанное с истовым ликованием.

«Летучая мышь» в версии Василия Бархатова – не просто очень стильная, красивая и зрелищная постановка, но еще и очень передовая; более того именно такого рода постановки уже давно необходимы отечественному театру в принципе, и не только музыкальному. Максимально приближаясь к формату современного европейского театра, этот спектакль являет собой конкурентоспособный на международной арене продукт. Казалось бы, с появлением данного опуса мы только приобрели… В чем же тогда заключается момент конфликта? Здесь стоит сместить акценты и понять, действительно ли «Летучая мышь» пала жертвой одиозного эпатажа или явилась всего лишь «подопытным кроликом» в театральной лаборатории, если хотите, предметом творческого поиска. Ибо очевидно и то, что любой признанный веками шедевр, к коим, безусловно, принадлежит и великая оперетта Штрауса, попадая под влияния актуальных режиссерских трактовок, невольно становится объектом экспериментального театра. А данный жанр, как известно, приживается в нашей стране весьма болезненно. И в этом отношении российская публика по-глупому консервативна. Но то, что происходит сегодня на сцене Большого в контексте «Летучей мыши» самый настоящий экспериментальный театр и есть; и здесь очень важно не переступить ту грань, когда «подопытный кролик» становится жертвой, а происходит это в одном единственном случае – когда эксперимент оборачивается неудачей…

Что ж, в данном случае мнения разделились практически поровну, хотя негативное отчего-то вдруг восторжествовало. Действие оперетты Василия Бархатова совершенно безболезненно для оригинального сюжета и стилистики штраусовского опуса перенесено в современные дни на борт фешенебельного круизного лайнера. Однако, помещая известную историю в нынешнюю реальность, режиссер вместе с тем обнаруживает и те трансформации, которые со времен Штрауса до наших дней претерпело высшее общество. Так, князь Орловский (в оригинале аристократ весьма своеобразных манер) здесь предстает все еще князем лишь по прихоти пресыщенной собственной зажиточностью дамы откровенных псевдогомосексуальных наклонностей. Приставка «псевдо-» отнюдь не означает, что князь Орловский не настоящий гомосексуалист, просто он гомосексуалист до тех пор, пока это модно. Занятная стилизация происходит и с костюмом летучей мыши у Доктора Фалька – теперь это герой наших дней Бэтмен. А, впрочем, если задуматься, в кого же еще могла материализоваться летучая мышь в XXI веке? Бал у князя Орловского представляет собой современную тусовку все той же элиты класса «люкс» (так что все то, что вы слышали про купание в бассейне с шампанским есть чистая правда).

Итак, художественная провокация налицо, ибо в сопровождении Штрауса Бэтмен едва ли остался бы незамеченным. Большинством авторитетных мнений вызов был воспринят как надругательство над классическим вариантом оперетты. Истинно, что любое художественное произведение настолько подвержено субъективным оценкам, что при желании и определенном настрое в нем всегда можно найти исключительно плохое. «Летучая мышь» Василия Бархатова, Зиновия Марголина и Игоря Чапурина полна достижений, некоторые из которых подлинные прорывы. Почему-то в контексте данной постановки этих мастеров хочется называть непременно вместе. Ибо если бы Василию Бархатову случилось работать здесь с иными художниками, это определенно была бы уже совершенно другая «Летучая мышь», не факт, что столь же впечатляющая. И вот почему…

Все лучшее, на чем выстроен этот спектакль, принадлежит бесподобной работе всех трех художников – Зиновию Марголину (сценография), Игорю Чапурину (костюмы) и Дамиру Исмагилову (свет). Вместе они создали совершенно великолепную, очень цельную и конструктивно слаженную эстетику, выражающую самую суть роскоши (что весьма существенно для оперетты Штрауса), при этом безотносительную к конкретному времени. Можно долго спорить о режиссерской концепции, специфическом юморе и киношных приемах, но увидеть этот спектакль имеет смысл ради одних только декораций и костюмов. Во-первых, это эстетическое наслаждение, во-вторых, эстетическое воспитание, наконец, это эстетическое ноу-хау.

Декорации, придуманные Зиновием Марголиным, при каждом вздымании занавеса захватывают дух, поражая своей масштабностью, объемностью и какой-то визуальной непостижимостью. Сценографический антураж порой поглощает антураж театра, и в отдельные моменты кажется, что действие разворачивается не на сцене, а в кинокадре. И это перманентное ощущение кино тоже весьма важно в контексте расширения художественных границ театрального пространства, причем посредством такого бесконтактного синтеза. Так, вечеринка у князя Орловского и вовсе решена с размахом настоящего экшна с активно функционирующим фонтаном и фонтанирующими шампанским то и дело взрывающимися бутылками. Эффект кино поддерживается режиссером преднамеренно за счет различных приемов, среди которых, например, и синхронный перевод закадровыми голосами многочисленных диалогов на немецком в лучших традициях художественного озвучивания кинофильмов. Эта режиссерская находка многими была воспринята как очередная выходка и подвержена неумолимой критике, как будто у них не хватило ума взглянуть на это не как на отдельно взятый ход, а в цельной концепции. 

Однако если художественное воплощение спектакля можно без тени сомнения назвать безукоризненным, законченным и гармонично выстроенным, то режиссерские изыскания, несмотря на ряд интересных идей, не обошлись без откровенных "ляпов", большинство которых в основном приходится на третий акт. И это именно "ляпы" – обидные и нелепые огрехи, которые нисколько не умаляют фундаментальных достижений этой постановки, но и шарма ей определенно не придают.

Многострадальный третий акт лишается шика «haute couture» и интерьеров роскошного лайнера, который волею авторов в наказание богемным тусовщикам погружается на дно, а действие в свою очередь перемещается на ночной пирс, где появляются многочисленные маргинальные личности, а режиссер окончательно теряется во времени и пространстве. То есть, если прежде зритель был убежден в том, что речь идет о высшем свете европейского общества середины XX столетия (в релизе Большого театра речь идет о 70-80х годах прошлого века), то возникающая в третьем акте бабка с узнаваемыми яркими сувенирами из московской подземки сегодняшних дней, ставит его в легкое замешательство. Тут же мы видим и других персонажей, которых, вероятно, по мнению авторов, возможно было бы встретить на ночной пристани. Все они в той или иной степени выпадают из заданной прежде эстетики либо своим «russian» происхождением, либо принадлежностью к обществу современных дней.

Не менее одиозной кажется и ассоциация с Титаником, которая возникает едва ли не у каждого зрителя, находящегося в зале. Все сценическое пространство третьего акта заполняет фоновая видеоинсталляция с уходящим на дно лайнером, который недвусмысленно напоминает знаменитую сцену из культового фильма Джеймса Кэмерона. Если у авторов это получилось непреднамеренно, то оценивая конечный результат, они, конечно, имели возможность устранить эту аллегорию. Если же задумка была осознанной, то вкупе с появляющимися здесь водолазами в подчеркнуто комических костюмах действие третьего акта и вовсе низводится  до некоего фарса, явно здесь лишнего.

Но даже если не знать, кто такой Василий Бархатов и чем он знаменит, «Летучая мышь» оставляет неизгладимое впечатление творения, принадлежащего автору из плеяды современной молодежи. В ней слишком много псевдокреатива. Псевдокреатив у Василия Бархатова есть примерно то же самое, что и псевдогомосексуализм у созданного им князя Орловского – он актуален до тех пора, пока существует публика, готовая его потреблять. Художник в свою очередь теряет всего лишь в безвременности.

Впрочем, это все издержки… Единственное, что не впечатляет в этой постановке совсем – это пение артистов. То есть, если мы говорим о стилизации под кино, то этому фильму явно не хватает системы «Dolby Digital». А в контексте музыкального театра здесь допустили совершенно недопустимое – нивелировали вокальную и музыкальную подачу, причем таким же нелепым образом, каким внедрили Титаник. Говорят, что коробчатые декорации Марголина обили звукопоглощающим материалом. Если это действительно так, то почему в наш прогрессивный век, когда любому материалу можно найти альтернативу – и не одну, ситуация до сих пор не решена, понять категорически невозможно. Факт, однако же, налицо – певцов реально не слышно. А Оркестр во время инструментальных интермедий играет на порядок громче, чем во время исполнения арий.

И все-таки, несмотря на все явные и скрытые изъяны, «Летучая мышь», поставленная в Большом театре, это хороший, решительный и очень важный шаг вперед для отечественного театра в целом. В конечном итоге, именно в экспериментальном театре вся остальная Европа видит сегодня будущее театрального искусства как такового…

Мария Юрченко, корреспондент интернет-редакции радио "Орфей"

Материалы по теме:

 >> Оперетта "Летучая мышь" на сайте Большого театра (официальный пресс-релиз)