Председатель жюри Второго международного конкурса дирижеров имени Е.Ф. Светланова выдающийся пианист и дирижер Владимир Давидович Ашкенази поделился в беседе с нашим специальным корреспондентом Фаиной Коган своими мыслями о феномене человеческого дарования и художественного смысла дирижерского искусства…
Второй международный конкурс дирижеров им. Светланова в Монпелье (Владимир Ашкенази - в центре)
/ Фото с официального блога конкурса www.svetlanov.blogspot.com /
Владимир Давидович, Ваше отношение к Евгению Федоровичу Светланову и вообще к этому конкурсу, который носит его имя?
В.Д. Ашкенази: Что я могу сказать? Светланов является одним из моих самых любимых дирижеров. Я с ним играл даже один раз – Третий концерт Рахманинова, было очень приятно с ним играть. Для меня это большая честь быть председателем жюри конкурса его имени.
Здесь очень интересная программа для конкурсантов, она охватывает такие разные стороны музыки – и Штраус, и Брамс, и французская музыка, и Чайковский – то есть человек может себя проявить и самовыразиться как угодно. Скажите, пожалуйста, кто составлял, кто придумывал эту программу, как вы ее сложили?
Глава конкурса – дирижер, который живет здесь в Монпелье, который принимал самое активное участие в организации этого конкурса, он составил эту программу. Он связался и с вдовой Светланова, и со мной. Так что это, в общем-то, общие усилия. Но он очень много времени потратил на это дело, чтобы участники конкурса показали себя со всяких сторон, в разных сферах репертуара.
Вы отобрали 18 участников, как Вам кажется, это высокий уровень конкурса?
Вы знаете, я думаю, что более высокий, чем три года назад, когда мы начали этот конкурс. Мне так кажется, это трудно сказать. Но мне понравились кое-какие участники – их было очень приятно слушать.
Скажите, пожалуйста, как Вам кажется, что заставляет многих музыкантов-исполнителей обращаться к дирижерскому искусству?
Я не могу говорить за других. Я могу только говорить о себе. Дело в том, что когда я был маленьким ребенком, 6-7-летним начинающим пианистом, я помню, что я слышал симфонический оркестр в первый раз, и это меня поразило. С тех пор для меня самым главным был симфонический оркестр, с самого детства. Постольку, поскольку я довольно скоро преуспел на рояле, стал успешным и даже довольно известным пианистом, все свое свободное время я тратил на то, что покупал пластинки симфонической музыки и ходил на симфонические концерты. Я никогда даже и не думал о том, что я буду дирижировать, мне это не приходило в голову. Но в один какой-то прекрасный момент получилось так, что мне предложили продирижировать каким-то любительским оркестром, и я продирижировал весьма посредственно. А потом мне опять предложили, так я стал дирижером. Но это, очевидно, было суждено. Я никогда не думал об этом, но, очевидно, это должно было так случиться. И я не сожалею об этом.
Владимир Давидович, наверное, дирижер должен обладать определенными качествами, и я хочу Вас спросить какими? Еще у меня есть такой вопрос, я знаю, Вы дирижировали очень многими оркестрами, а Вы знаете, что все оркестры очень тепло о Вас отзываются? Как Вы думаете, почему?
Я не знаю, я себя не сужу. Мне очень приятно то, что вы сказали, хотя я очень сомневаюсь, что я им всем нравлюсь. Но не в этом дело. Дело в том, что я получаю огромное удовольствие от дирижирования замечательными оркестрами. Обычно у меня отношения довольно приличные, и я счастлив и благодарен своей судьбе за то, что у меня так получилось, и я могу дирижировать. Что касается тех качеств, которыми должен обладать дирижер, вы знаете, это мистерия. И вообще делать музыку – это мистерия. Никто не знает, как учить человека делать музыку. Если вам дано, то это дано. А научить – это невозможно, я считаю. Все наши дарования и таланты от природы. Мы не можем понять, почему мы существуем, мы ничего для этого не сделали. Когда есть такой гений как Бетховен, как мы знаем, почему он оказался Бетховеном и гением? Или Моцарт, или Шостакович, или Сибелиус, или Рахманинов… Им от природы что-то дано. А когда люди себя ведут так, будто они все знают, «зазнайки» такие (вот у меня такой, мол, талант) - какая глупость, подумать только! А что человек для этого сделал? Ничего. Ему природа дала, и он должен быть благодарен природе, и должен дать людям все то, что ему природа дала. Вот я так себя и веду. Я очень счастлив, что у меня есть какое-то дарование, не самое великое в мире, конечно, но все-таки что-то есть. И я очень счастлив, что оно существует у меня. Какое оно и почему, я не знаю, потому что невозможно понять, почему природа что-то дает. Но я знаю, что иногда я могу делать музыку, которая имеет смысл, и то-то дает людям.
Скажите, пожалуйста, как Вам кажется, имеет значение, кем был дирижер по первой профессии – пианист, скрипач, виолончелист, или вдруг сразу человек позиционирует себя как дирижер? Это накладывает отпечаток на его творческую дирижерскую деятельность?
В каждой судьбе все свое. Иногда это имеет значение, играет роль, иногда это не играет никакой роли. Это невозможно сказать, что, как и почему. Некоторые люди никогда не играли на инструменте и стали замечательными дирижерами, другие играли на инструментах, но помогло им это или нет, мы не знаем. Это все зависит от человека, от характера, от взгляда на жизнь, от понимания, что к чему…
Вы, по-моему, в 1969 году говорили о том, что творчество Вас как пианиста исчерпывает, Вы устаете физически и психически, отдыхаете в Исландии. А как Вам кажется, энергетически, что более затратно – быть исполнителем или дирижером? От чего больше устаешь? Что требует больше восстановления?
Не знаю, как-то зависит от обстоятельств, я думаю. Вы знаете, вы должны помнить только вот о чем, что солист, скажем, пианист, даже и скрипач тоже (конечно, скрипач обычно имеет аккомпаниатора, так что это более совместные усилия), а мы, пианисты, когда играем сольный концерт, никто нам помочь не может. Мы играем сами. Один сидишь на сцене, и все зависит от тебя. Так что это весьма особое состояние артиста. Люди не должны об этом забывать. Когда человек дирижирует – это совместные усилия. Но, конечно, у дирижера и колоссальная ответственность, никто не будет спорить. Но эта ответственность разделена между ним и музыкантами оркестра. Это усилие, конечно, очень большое, но это совместное усилие – вы не один, так что это совсем другое психологическое состояние человека. Люди должны об этом помнить.
Владимир Давидович, а что касается молодых дирижеров, что для Вас здесь является критерием таланта? Чего Вы ожидаете? Что для Вас составляет то основное, из-за чего Вы хотели бы дать премию или как-то выделить конкретного человека?
Если вы видите, что у дирижера то-то получается в художественном смысле, то есть, если музыка, которой он дирижирует, имеет смысл, который дает нам что-то от композитора, это, вы знаете, всегда можно чувствовать. Тогда там есть какое-то дарование, какой-то талант. Это обычно очень просто. Вы слышите это, вы чувствуете это. Обычно есть сочинения, которыми все должны дирижировать, это обязательные сочинения. Оркестр тот же самый. Выходит человек на сцену, начинает дирижировать ту же самую вещь в течение дня. Может быть, пять или шесть этих дирижеров, которые дирижируют то же самое сочинение. Как будто они двигаются также как до него и после него. А звучит абсолютно не так, абсолютно по-другому. Я смотрю на них, они как будто делают то же самое, а звук абсолютно другой. И почему? Вот это очень трудно сказать, почему…
