В эти дни во французском городе Монпелье проходит Второй международный конкурс дирижеров имени Е.Ф. Светланова. Специальный корреспондент радио «Орфей» Фаина Коган побеседовала с вдовой великого дирижера и председателем конкурса его имени Ниной Александровной Светлановой…
Нина Александровна, известно, конечно, что в этом году Второй международный конкурс дирижеров имени Светланова проходит в Монпелье во Франции в рамках Года Франция-Россия. И, безусловно, я думаю, что это одно из наиболее важных и ярких мероприятий в рамках этого года. Скажите, пожалуйста, а как сам Евгений Федорович относился к Франции вообще и к французской музыке?
Н.А. Светланова: Вы знаете, дело в том, что Евгений Федорович вообще в принципе считал Францию своей второй родиной. Почему, я вам скажу. После того, как случилась неприятность с его оркестром, и он вынужден был, как говориться, уйти себе тихо и спокойно из своей родной обители, то, естественно, что в этой ситуации встал вопрос о его работе. В Большом театре он много делал что-либо, но он мог дирижировать уже готовый спектакль, который он сделал, работать, допустим, над новым спектаклем. Это же такое, периодичное дело – сегодня есть эта работа, завтра нет. И поэтому встал вопрос о том, где Евгений Федорович может постоянно работать, и что делать. И вот как раз Франция открыла ему свои объятия, и он очень много и очень усиленно работал в трех оркестрах Франции. Он вообще всегда любил Францию, потому что Госоркестр ежегодно (я уж не говорю о том, что гастроли были постоянные) каждое лето приезжал на французские фестивали. Там замечательная публика. Я вам скажу очень любопытную вещь, дело в том, что люди, слушатели, как правило, в общем консервативны (это я и по себе знаю). Вечно, всегда и всю жизнь все бегут на Четвертую, на Пятую, на Шестую симфонию Чайковского, или «Картинки с выставки». А когда им предлагается что-то другое, то они уже как-то чешут себе сзади голову и думают, ну, может быть пойти, а может и нет. Так вот, французы в этом отношении тоже отнюдь не оригинальны. То есть они тоже предпочитают Дебюсси и прочих своих классиков. Но Евгений Федорович, который приезжал во Францию, он вообще всегда всю жизнь копался в очень интересных материалах, и он здесь делал очень интересные такие французские эскизы. У него даже одно время был такой абонемент трехгодичный – он играл исключительно зарубежную музыку, и, кстати говоря, два или три концерта у него были посвящены целиком и полностью Франции. Причем он играл очень-очень любопытные произведения, которые практически нигде никогда не исполнялись, даже во Франции. Он редко вообще что-либо читал, вообще не любил никогда читать прессу о себе, а тут (я, к сожалению, сейчас не помню, что за произведение было исполнено, он играл, по-моему, симфонию Дюка) после исполнения этой симфонии во Франции написали совершенно сногсшибательную рецензию. Написали о том, что французы, мол, должны учиться, как играть вообще французскую музыку. И вот русский, который привез произведение, которое практически никогда не игралось, мало этого, еще вдобавок он сыграл его так, что, в общем, французские музыканты должны учиться, как это нужно делать. Евгений Федорович жутко гордился всем этим делом. И я помню, он даже вырезал, что бывало крайне редко, кусок газеты и очень активно всем показывал.
А в самом Монпелье, я знаю, он ставил «Мадам Баттерфляй» по приглашению?
Ситуация с «Мадам Баттерфляй» была такая. У Евгения Федоровича был такой нюанс, «бзик», он всегда считал так, что человек, который живет на земле, вот с чего он начал, он должен этим и закончить. Это касалось и произведений симфонических, это касалось в частности и Большого театра, который, конечно, был его родным домом. И сколько бы он ни работал, и где бы он ни работал, Большой театр всегда был и оставался для него на первом месте. И вот он впервые вышел на сцену, будучи в этом спектакле, вместе с какими-то великими актерами, я уж там не помню; он был маленьким мальчиком, ему было три или четыре года. Он изображал этого самого сына мадам Баттерфляй. Поэтому он всегда стремился и мечтал обязательно в Большом театре поставить «Чио-Чио-сан». Но, к великому сожалению, ничего не вышло. И вот когда Рене Керинг, его большой друг и, в общем, в те времена главный редактор музыкального вещания Франции, предложил ему в их Опере (а у них очень знаменитая Опера Монпелье) поставить этот спектакль, Евгений Федорович согласился с огромной радостью. И мы действительно там очень интересно и много работали.
А как Вам кажется, Нина Александровна, он был бы рад тому, что существует этот конкурс его имени, и что молодые музыканты здесь пытаются доказать свое дирижерское «я»?
Вы понимаете, у него к конкурсам было очень своеобразное отношение. Может быть, он в какой-то степени был и прав. Он всегда говорил, что конкурс это не показатель для действительного таланта человека. То есть в какой-то степени может быть это и показатель, но бывают иногда всевозможные проблемы. Может быть очень талантливый человек, очень интересный, который показался на первом туре очень хорошо, и вдруг на втором туре показывается хуже, не потому что он стал менее талантлив, а просто что-то случилось в жизни. Вдруг кто-то позвонил, или кто-то что-то сказал, или где-то у него там что-то случилось; может, не выспался, может, кто-то расстроил. И он показывает себя так, как может. И он не получает ни достойного места, ни премии, ничего. И это, конечно, огромная человеческая травма. В этом отношении Евгений Федорович всегда говорил так, что на конкурс может приехать двадцать человек, и все эти двадцать человек, увы, могут быть середняки. И вдруг среди этих середняков кто-то один покажется чуть лучше, но это отнюдь не значит, что он гениальный. Естественно, что кому-то премии надо давать, и, естественно, их дадут. А потом, может как-то и сложится его карьера, а может и не сложится. Во всяком случае, иногда за бортом остаются очень интересные музыканты. Или, допустим, приезжают 15-20 человек, и все очень интересные, и трудно кого-то выбрать. Но я думаю, что сейчас в ситуации, когда у нас очень мало сколько-нибудь интересных дирижеров, и, честно говоря, как-то они и не материализуются даже (может быть, я не очень в курсе дела). Понимаете, личностей нет. То есть, естественно, людей, которые умеют махать руками, что-то могут даже сказать музыкантам, таких людей, конечно, можно найти. Но чтобы это было явлением, чтобы, когда человек вышел за пульт, и публика сидела бы и рыдала, или, во всяком случае, замирала бы от того, что он делает, таких, конечно, явлений очень мало. И мне кажется, что конкурсы в этой ситуации были бы, конечно, очень целесообразны, и Евгений Федорович это очень хорошо понимал.
А в своей жизни он следил за творчеством начинающих молодых дирижеров?
Он в принципе следил за творчеством всех людей, которых он любил как артистов. У Евгения Федоровича была удивительная черта, которой, увы, никто почти у нас не обладает. Он разделял человека и музыканта. Он мог любить или не любить человека, он мог с ним не общаться, он мог с ним даже быть «на ножах», но, тем не менее, если он этого человека ценил как музыканта, он обязательно всегда его слушал. И даже бывали такие случаи, что человеку, с которым он никогда в жизни не общался, он мог поднять телефонную трубку, позвонить и сказать, какой был замечательный концерт. Даже несмотря на то, если он этого человека не только не любил, но может этот человек ему даже что-то и нехорошее сделал.
Почему организовать конкурс в Москве, родном городе, Евгения Федоровича Светланова, оказывается труднее, чем во Франции? Станет ли Монпелье постоянной площадкой проведения конкурса? Какой ангажемент ожидает лауреатов конкурса? Обо всем этом и многом другом слушайте в полной версии интервью с Ниной Александровной Светлановой в прикрепленном аудиофайле.
