Дмитрий Китаенко сделал себе имя выдающимися интерпретациям произведений русских композиторов. Он также был награждён премией ICMA за жизненные достижения. После циклов Шостаковича, Прокофьева и Чайковского маэстро переключил внимание на Сергея Рахманинова. Почему он считает эту музыку недооцененной, узнал в разговоре с ним Кристоф Фрац.
“Когда я сижу дома за письменным столом с партитурой передо мной, я как будто медленно двигаюсь по воображаемому коридору и размышляю о том, как могла бы звучать эта музыка и какой способ выбрать для достижении этого эталона звука”. Незаметная работа, которую ведёт наедине с собой Дмитрий Китаенко вдали от шума и гула улиц, воплощается впоследствии в едких, скрипучих, помпезных, трущихся друг о друга пассажах, как, например, в симфониях Прокофьева или Шостаковича. Тишина и покой во время подготовки, признаётся Китаенко, стали более интенсивными с течением времени. “Особенно когда я исполняю Рахманинова. Когда эта музыка у меня перед глазами и я слышу её внутри себя, я мысленно лечу в Россию. Это мой менталитет и мой язык”, - признаётся он. “Я немного знаю немецкий…” – Преуменьшение! Поскольку Китаенко обладает богатым словарным запасом немецкого языка – “…и говорю на английском. Я путешествую по всему миру, но мой дом с литературой, музыкой, старыми друзьями – это всё русское”. Но что же такое это “русское”? Мы опять возвращаемся к Рахманинову. “Если я брожу по партитуре Рахманинова по вертикали, от самой высокой флейты до самого низкого контрабаса, я узнаю в каждом инструменте его собственный характер. В его работах возникает полифония звуков, которая созвучна русской душе: в каждом голосе живёт личность, но несмотря на это, всё звучит как одно целое... масштабное, широкое и грандиозное”.
Рассуждать о Рахманинове с Китаенко почти опасно, поскольку через пару минут это будет выглядеть наивно, сентиментально или просто глупо. На первый взгляд, очарование Рахманинова покоится на трёх столпах: “Он был пианистом мирового класса, выдающимся композитором и дирижёром”. Несмотря на это, у него были трудности с самоутверждением, особенно на Западе. В этом также вина популяризаторов его музыки, которые представили его, прежде всего, как виртуоза, а другие — как сентиментального идиллического композитора. Вряд ли кто из композиторов XX века находился в такой сложной ситуации, как Сергей Рахманинов и его прекрасная, искренняя музыка. Слишком медлительная! Слишком романтическая! Слишком традиционная!
«Кто серьёзно занимается изучением его музыки, всегда будет открывать для себя новое в ней, - спокойно, но с силой утверждает Китаенко, восстающий против всех предубеждений. - Совсем недавно в медленной части второй симфонии он вдруг такое выдал... совсем неожиданное для меня. В его развитии в качестве композитора можно увидеть мостики от Первой симфонии к Симфоническим танцам, которые заново цитируют его первую работу”.
Первоначально музыка Рахманинова была пронизана Чайковским. «Чайковский был для молодого Рахманинова почти ангелом. Особо сильное влияние Чайковского на музыку Рахманинова можно услышать в опере «Алеко», в частности, в лирических моментах». Премьера «Алеко» состоялась в 1893 году, когда уже вынашивались планы о создании Первой симфонии (она была начата в 1895 году). «В этой симфонии его собственный язык проявляется довольно неясно, всё ещё проглядывается авторитет Чайковского».
После катастрофы на премьере его Первой симфонии в 1897 году должны пройти годы, прежде чем Рахманинов снова решится на сочинения. В 1908 году следует Вторая симфония, о которой с энтузиазмом рассказывает пианист Денис Мацуев: «Когда вы слушаете его музыку, вы можете мысленно увидеть русскую деревню, её пейзаж, деревья, озёра. Появляются картинки с масштабными территориями, с лесами, медведями и другими животными, и снегом». Когда его спросили об этом, Китаенко сказал: «Я вижу медленно проплывающие передо мной русские пейзажи, все разные. Вот что делает эту музыку великой! Мне показывается не ботанический сад, а огромные луга цветов, затем они переходят в тёмный лес с тропой, по которой вы идёте до реки, где видите солнце».
Своим музыкантам он бы не стал объяснять это подобным образом. «Перед оркестром я очень осторожно делаю такие замечания. Музыканты — умные люди, поэтому так работать с ними целесообразно в малых дозах, чтобы не ограничить их воображение».
Особенно это относится к кёльнскому «Гюрцених-оркестру», с которым Китаенко регулярно работает на протяжении многих лет. «Мы сейчас крепко связаны друг с другом. Именно в этом случае дирижёр должен следить за тем, чтобы не говорить много. Музыканты понимают меня без длительных вступлений. Они знают, например, в каком месте они должны звучать мягко и без давления». Решающим фактором является не техническое совершенство. «Для меня нет смысла, если флейта, кларнет, фагот и гобой играют в совершенной гармонии, но при этом не хватает красок». Что его пленило в этом оркестре с самого начала, это их открытость и преданность. «Когда я впервые здесь дирижировал исполнением некоторых русских произведений, эта музыка для большинства музыкантов была неизведанной землёй. Но они сразу погрузились в работу и попытались реализовать новое для них на самом высоком уровне. Это возможно только тогда, когда люди знакомы друг с другом и готовы выйти за рамки определённых границ». У Китаенко была возможность несколько раз циклично проработать с этим оркестром произведения Шостаковича и других. В этом он видит один из секретов успеха: «Если бы мы сделали только несколько произведений, это было бы похоже на одиночные хорошие каникулы. Но мы смогли глубоко окунуться в эти миры».
Китаенко больше не видит себя в качестве того, кто посылает импульс. Тем не менее, он точно знает, что он хочет и чего не хочет. Он критикует, не называя имён, те интерпретации, где музыка Рахманинова «фрагментирована, разбита на отдельные части паузами и другими вмешательствами». В качестве примера он приводит вторую фразу Второй симфонии, которую иногда играют без репризы, сразу перескакивают к коде; или финал, в котором выбрасывается около двадцати страниц партитуры: «Вы можете представить такое с Бетховеном и Малером?» Но почему так происходит с Рахманиновым? «Потому что многие мои коллеги в этой музыке наталкиваясь на масштабность, протяжённость, не принимают всерьёз идеи композитора. Но кто даёт нам право отрицать величие и талант Рахманинова?» В его заявлениях скрыто звучит критика и в адрес стран Запада, где русская музыка представлена всего несколькими композиторами: «Возьмите Девятую симфонию Александра Глазунова. Это грандиозная музыка, но кто будет исполнять её в Центральной Европе? Это связано с традициями и вкусом публики: Пятая симфония Бетховена стоит рядом с Пятой Чайковского».
Третья симфония Рахманинова относится к 1935 году. Почти год спустя он завершает партитуру. В ноябре того же года это произведение было в первый раз исполнено в Филадельфии под управлением Леопольда Стоковского, пламенного интерпретатора музыки Рахманинова. Но успех имеет свои пределы. Произведение было встречено прохладно. Рахманинов больше не будет писать симфонии. «Он был неуверенным человеком», - объясняет Дмитрий Китаенко. - «В его жизни было много неудач, после которых он с трудом восстанавливался». Это также отражено в его произведениях. «Он не был достаточно уверенным, чтобы доверять самому себе». Конечно, несколько американских оркестров с радостью бы приняли его в качестве главного дирижёра, но был бы это подходящий пост для патологически стеснительного человека, каким являлся Рахманинов?
Для Китаенко не случайно, что его любимой композицией был мотив «Dies irae», который, сильно изменённый, проходит лейтмотивом через его произведения: в симфониях, в большей степени в фортепианных работах, рапсодии «Паганини», в некоторых песнях, «Острове мёртвых» и в Симфонических танцах. Этот мотив как мелодия жизни. «У Рахманинова лирика и трагедия всегда находятся рядом друг с другом. Он, человек полный противоречий, восторгался техническими инновациями, но в то же время обладал очень замкнутым характером». Что остаётся? «Тайна!» - добавляет Китаенко. «Рахманинов обладал большим талантом. Его музыка так же глубока, как и великие произведения русской литературы».
О дирижёре
Дмитрий Георгиевич Китаенко родился в 1940 году в тогдашнем Ленинграде, учился в родном городе и в Вене у Ганса Сваровского – вместе с Аббадо, Метой, Фишером, Янсонсом и другими великими личностями. Он стал лауреатом Первого конкурса дирижеров Герберта фон Караяна в Западном Берлине (1969, 2-я премия). Он дирижировал русскими операми и стал в 1976 году главным дирижёром и художественным руководителем Академического симфонического оркестра Московской филармонии. В 1990 году уехал на Запад. Шесть лет он дирижировал симфоническим оркестром Франкфуртского радио в Германии, был главным дирижёром Бергенского филармонического оркестра в Норвегии, пять лет с 1990 года работал с Симфоническим оркестром Корейской радиовещательной корпорации (KBS) в Южной Корее. C 2009 года является почетным дирижером кёльнского «Гюрцених-оркестра», а с 2012 года первым приглашённым дирижером берлинского оркестра «Концертхаус».
Перевод с немецкого: Юлия Пнева
Фото: Ирина Герасимова
Источник: www.fonoforum.de
Читайте также:
