Московский театр «Новая опера» готовится к премьере камерной оперы Бенджамина Бриттена «Поругание Лукреции». На столичной сцене произведение ставят впервые. Показы пройдут 26 и 27 апреля. В преддверии премьеры корреспондент «Орфея» Никита Курочко встретился с режиссёром постановки Екатериной Одеговой.
Н. Курочко: В последнее время произведения Бриттена московские театры стали ставить едва ли не каждый год. Почему композитор стал популярным?
Е. Одегова: Бриттена действительно стало в Москве больше. Но если взять «Билли Бад» (Большой театр) или «Сон в летнюю ночь» (Театр имени Станиславского и Немировича-Данченко) — это постановки, которые вы могли видеть несколькими годами ранее в Европе. У нас оригинальная постановка. Мы ставим своего Бриттена, это особая радость и гордость. Впервые «Поругание Лукреции» ставится в Москве. Бриттен — абсолютный гений, один из главных оперных композиторов XX века. Не у каждого композитора того столетия в багаже найдётся 15 опер. Бриттен — это прекрасная музыка, всегда сильная тематика. Мы начали с камерной оперы. «Поругание Лукреции» идеально ложится на наши труппу и голоса. Так как у нас главный дирижёр Ян Латам-Кёниг — носитель традиции, англичанин, сам бог велел Бриттена в театре ставить.
Н. Курочко: Что больше всего вас впечатлило, когда работали с произведением?
Е. Одегова: Всё и не только меня. Мы знали, что берём. Впервые материал для каждого из участников оказался очень личным. Это настолько про внутреннего человека, очень интимная тема. Мужчина и женщина, насилие человека над человеком. Как сохранить в себе человека? Что есть бог внутри нас, отсутствие и потеря этого бога? Темы, которые затрагивает Бриттен, оказались очень важными, глубокими и сакральными для всех, кто участвует в этом проекте.
Н. Курочко: Какие особенности в работе над постановкой камерной оперы?
Е. Одегова: Больше особенностей для певцов, чем для режиссёра. Певцы в оперном театре привыкли работать на приличной дистанции от зрителя, потому что всегда есть большая оркестровая яма. Это даёт немного другое существование. Камерность оперы Бриттена предполагает и камерность пространства, максимальное приближение артиста, его тела, физики и голоса непосредственно к зрителю. Для певцов этот формат абсолютно новый. Были вещи, которые нужно было преодолевать, и раскрываться по-новому. Это совсем другая проработка рисунка. Часть декораций у нас прямо в оркестровой яме, добрых три метра мы забрали. Они обычно отделяют авансцену от первого ряда партера, а здесь их просто нет. Зритель во всех подробностях сможет увидеть артистов. Вплоть до каждой капли пота на лбу. Для певцов это очень непривычно.
Н. Курочко: Какую главную задачу вы для себя ставили?
Е. Одегова: У режиссёра всегда одна роль. Хороший режиссёр — это тот, которого не видно. Вы приходите на спектакль, вы увлечены им и не думаете о том, как это сделано и как работает. Вы просто внутри себя. Вот тогда режиссёр правильно исполнил свою роль. Это как в новелле Эрнста Гофмана «Угловое окно», где девушка даже не догадывалась, что книги должен был кто-то написать. Если режиссёра не заметно, если вы внутри, тогда роль режиссёра верная.
Н. Курочко: В изначальном либретто указано, что Лукреция была «ранима желанием». Эту фразу в 1946 году подвергло цензуре ведомство лорда-камергера. Чиновники посчитали, что Бриттен намекал на то, что Лукреция не противилась Тарквинию. Как вы трактуете эту фразу?
Е. Одегова: Из либретто фраза ушла. Но желание Лукреции, желание её тела разлито в музыке и тексте. Лукреция томится в замкнутом женском пространстве. Вся женская сцена с двумя служанками только усиливает этот аффект. Женщина находится в какой-то внутренней статике, через неё прорывается огненный порыв нереализованного желания. В тексте и музыке это безусловно присутствует. Прекрасной красоты ансамбль завершается женскими словами о том, что мужчины будят женщину от юности к страсти, потом покидают её и последние объятия в своей жизни, в которые попадает женщина, это объятия смерти.
Н. Курочко: Но в итоге Лукреция, убивая себя, руководствуется не страстью.
Е. Одегова: Это история духовного восхождения человека. У каждого есть светлая и тёмная стороны. Лукреция — тоже человек. У неё, как и у Тарквиния, есть тело. Другое дело — как каждый из героев своим телом распоряжается, и что есть дух внутри тела. Погибает этот дух или постепенно заставляет человека возвыситься, встать над ситуацией и прийти к Богу.