В Театре Станиславского и Немировича-Данченко – двойная премьера. Два знаковых сочинения начала ХХ века, опера-оратория Стравинского «Царь Эдип» и опера Бэлы Бартока «Замок герцога Синяя Борода», были представлены на зрительский суд в один вечер.
Сценическое воплощение обеих партитур в России, да еще и сразу вместе на одной сцене, - явление исключительное. Написанные с разницей в 16 лет («Синяя Борода» в 1911, первая постановка – 1918 в Венгрии, «Царь Эдип» - в 1927 году, тогда же и первое концертное исполнение в Париже), они совершенно разные по стилю. Выдержанный в неоклассическом стиле «Эдип» музыкально строг и аскетичен. Либретто для него написал Жан Кокто, к услугам которого частенько обращались композиторы для создания новых опер и балетов. Взяв за основу трагедию Софокла и существенно ее переработав, авторы создали лаконичную версию, бережно сохранив главную сюжетную линию. Стравинский изначально мыслил свою ораторию на возвышенном, хоть и мертвом, латинском языке. Для перевода композитор обратился к будущему французскому кардиналу Жану Даниэлу, сделавшему впоследствии неплохую карьеру в лоне католической церкви.
Стравинский снабдил партитуру «Эдипа» четкими указаниями о том, как ее воплощать сценически. Этому отчасти последовали постановщики нового спектакля в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко – режиссер Римас Туминас (на его творческом счету это уже третий «Эдип», но первый Стравинский) и сценограф Адомас Яцовскис, работающий уже больше двадцати лет в тандеме с Туминасом.
На сцене абсолютный минимализм. Единственная декорация на оба акта - огромная античная голова, лежащая на боку. К ней приставлена лестница, по которой периодически поднимаются-спускаются герои и мужской хор. Условность сценического оформления, по Стравинскому, не дает затеряться голосам – все действие происходит на переднем плане. У персонажей двигаются только руки и головы (Эдип – Евгений Либерман, Иокаста – Наталья Зимина, Креонт – Роман Улыбин, Тиресий – Максим Осокин, Пастух – Сергей Николаев, Вестник – Феликс Кудрявцев). Так, по композиторскому замыслу, должно создаваться впечатление оживших античных статуй. Несколько раз на сцене появляется бесстрастный конферансье (актер театра Вахтангова – Сергей Епишев) в цилиндре, фраке и белой рубашке, который на русском языке комментирует происходящее, предварительно его запаузив. Разительный контраст между ним и античными героями, вызывает ощущение отстраненности, будто все настолько понарошку, что сопереживать ожившим статуям даже при усилии не получается. Подобные впечатления укрепляет оркестр под руководством Феликса Коробова, играющий местами поверхностно и неровно, и хор (хормейстер – Станислав Лыков), которому явно не достает грозовой суровости и мощи.
Иначе обстоит дело в сумрачной и вновь решенной минималистически «Синей Бороде», тонкий психологизм которой оказался ближе и оркестрантам, и вокалистам. На монументальный задник с семью дверьми, которые одна за другой открываются по мере развития сюжета, скупо падает свет. По центру авансцены стоят кресло и стол, несколько напоминающий гроб из католического склепа. В кресле, как на троне, величественно восседает главный герой (Денис Макаров), вокруг которого суетливо и энергично ходит кругами Юдит (Лариса Андреева). Опера идет на русском языке, что с одной стороны, делает диалоги более понятными для российской публики, но с другой, напрочь лишает звучание оригинального фонетического шарма. От венгерского остается только проскакивающее в обращениях Юдит к возлюбленному «kékszakállú» («Синяя Борода», а в переносном значении еще и «женоубийца»).
Насыщенная сочными психологическими красками музыкальная экспрессия Бартока, умело переданная и солистами, и оркестром, удерживает слушательское внимание до финального аккорда, за которым тянется шлейф размышлений о темных закоулках души, личном пространстве, необходимости дистанции между близкими и где-то отдаленно об эдиповом комплексе и фатализме.
Наталия Сергеева
Фотографии предоставлены пресс-службой Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко
