Что там «Пушкин – наше всё»! Вот Шопен в Польше действительно фигура, делающая бесполезным голосование вроде нашего идиотского «Имени России». По разряду «Имя Польши» с Шопеном, чьи опусы даже не рассчитаны на современные гигантские залы, мог бы конкурировать разве что папа Иоанн Павел Второй.
Оставили сердце в покое
В Польше завершается Год Шопена. Самолет в Варшаву прибывает в аэропорт Шопена. Весь город в афишах XVI конкурса пианистов его имени: в синем небе парит воздушный шар, в котором, как в клетке, летит стая птиц, все белые, а одна красная. Что бы это значило? Говорят, художник сдал афишу в последний день, и разбираться уже было недосуг. Но красота неописуемая – искусством плаката поляки славились всегда.
К юбилейному году утихли споры, а точно ли Шопен умер от туберкулеза, или его свел в могилу новомодный муковисцидоз. Шибко ученые генетики даже требовали от властей Польши выдать им сердце Шопена, замурованное в стене варшавского костела Святого Креста. Отказ был категоричен – тем более что, по свидетельству медиков XIX века, сердце Шопена оказалось изношено больше, чем легкие. Оставьте же его наконец в покое!
Что такое «жал»?
Фредерик Шопен родился в деревне Желязова Воля под Варшавой. Его отец Миколай (Николя) Шопен происходил из семьи лотарингского каретника – в XVIII веке Людовик XV подарил это французское герцогство своему польскому тестю, и вскоре там оказалось немало поляков. Николя Шопену не чужда была их речь, а в конце концов он и вообще перебрался в Варшаву.
Страстный почитатель Вольтера разделил негодование патриотов после первого раздела Польши, наблюдая, как в изменившейся стране «закон служит орудием порока, республика граждан превращается в республику грабителей, клятвопреступников и наемников». Вскоре Миколай Шопен вступил в повстанческую армию Костюшко.
Какое отношение все это имеет к музыке? Ко времени рождения Фредерика его отец скромно преподавал французский язык, являя собой тип того мыслящего интеллигента, которому в обеих наших многострадальных странах удалось дожить до XXI века, правда, в скудных количествах. То есть, все драмы Польши Фредерик Шопен, в 20 лет навсегда покинувший родину и осевший, наоборот, во Франции, знал с детства.
И не надо думать, что какая-нибудь из его крошечных мазурок – это всего лишь салонная штучка. Недаром одной из главных эмоций Шопена считается загадочный «жал» - непереводимое на другие языки польское существительное, означающее одновременно грусть, тоску, печаль и скорбь, жалость, сожаление, обиду и раскаяние.
«Русская мафия»
Если кого-то надо ущучить, у жюри конкурса Шопена всегда в запасе последний аргумент - «жал», то есть его отсутствие. И мало кому удается угодить полякам. Конкурсов в мире сотни, шопеновский – один из самых старых и уважаемых, но страшно консервативный. Вот, например, некоторые мужчины не могут понять: как это женщина хочет носить то же, что и все, и одновременно именно совсем не то, что все. Так и с конкурсом Шопена: поляки хотят, чтобы звучало, как они привыкли, но вместе с тем очень свежо и по-своему.
Консервативность их извиняема, ведь после 1918 года, с восстановлением независимости Польши культ Шопена, как ни парадоксально, стал угасать. Его музыку даже хотели исключить из школьных программ как «слишком расслабляющую человеческий дух». Первый конкурс 1927 года должен был поднять традиции. А победил тогда Лев Оборин из СССР.
Но чтобы из десяти финалистов пятеро были русские - такого на Шопеновском конкурсе не было с 1949 года. На интернет-форуме даже мелькнуло словечко «мафия». Однако никакого организованного десанта Россия, как тогда, не готовила; в жюри «своих людей» никого не было. К тому же в этот раз в нем сидела Марта Аргерих, сенсационная победительница VII конкурса 1965 года из Аргентины, ныне лучшая пианистка мира, известная своей нещадной бескомпромиссностью. (Публика с боковых балконов глазела на нее иногда чаще, чем на конкурсантов).
Последний, четвертый тур вышел беспрецедентно сильным: из десятки финалистов лишь один-двое не могли бы претендовать на первое место.
Из наших безукоризненно прошли все испытания Юлианна Авдеева, Мирослав Култышев, Даниил Трифонов и Лукас Генюшас. Последний так импонировал полякам своим шляхетским видом и именем-фамилией, что иногда, представляя этого коренного москвича, вместо «Россия-Литва» они будто невзначай произносили «Литва-Россия».
Люстры Ворошилова
Но начну с пятого русского финалиста, не попавшего в призеры. Николай Хозяинов - самое большое и неожиданное открытие конкурса. 18-летний первокурсник Московской консерватории с шестого класса учится у Михаила Воскресенского, ученика Льва Оборина. Поляки, транслировавшие весь конкурс в прямом телеэфире, прямо изливали Николаю свои искренние симпатии.
Ангелоподобный Коля играл с такой обезоруживающей бесхитростностью, что комментаторы не находили для этого феномена адекватных слов. Он олицетворил собой и несговорчивое новое поколение, и музыкальность, органично впитавшую секреты русской школы. (Ведь мы и поляки играем Шопена совсем по-разному!). Три тура Хозяинов шел в лидерах.
Но в финале, когда он уже выступал с оркестром, случилось нечто ужасное – в зале под потолком начали, как в дискотеке, мерцать какие-то дурацкие красно-желтые прожекторы, потом забарахлили две люстры (обе - монстры как с дачи Ворошилова) и наконец на сцене вырубился свет. Хороша нервотрепка. Коля нигде не остановился, но сыграл не так, как ждали. Однако заподозрить поляков в диверсии невозможно: все три первых премии все равно русские.
Загадка Юлианны
Всех обошла на поворотах Юлианна Авдеева. Поклонники программы «Новые имена» помнят девочку с бойцовским характером, которая уже в семь лет открывала самые важные концерты. Медаль Юлианне вручал новый президент Бронислав Коморовский, кроме того, она была увенчана золотым лавровым венком.
Биография Юли покрыта мраком. Ее давно нет в Москве. У кого она училась? Кто вел ее от первых шагов до выступлений еще школьницей в Англии и Америке? Ведь не самоучкой же она уехала в Швейцарию в класс Константина Щербакова, которого она называет своим педагогом. Но ни в одном из многочисленных интервью не прозвучало имя Елены Петровны Ивановой – педагога Гнесинской школы, за десять лет вложившей в Авдееву все свои силы. Или, может, имя «Иванова» не слишком звучно?
Под сенью девушек
Еще одно открытие мирового значения – 19-летний Даниил Трифонов (третья премия), закончивший Гнесинскую школу по классу Татьяны Зеликман. В Москве на него обратили внимание на IV конкурсе им. Скрябина - тогда 16-летний подросток переиграл десятка два более опытных участников.
В Польше Даниила назвали «мистиком звука»: его манера - это большая редкость сегодня, когда большую часть молодых пианистов насмешливо называют молотобойцами.
Трифонов и Хозяинов - все же единственные на конкурсе, кто идеально следовал двум заветам Шопена – певучесть и тонкость звуковой палитры, - и при этом благоговели перед автором, лишая публику всякого желания кашлять, скрипеть или шуршать. После выступления в финале Даниил тихо спрашивал: «Меня оркестр не заглушал?»
Оркестру Национальной филармонии под управлением Антония Вита пришлось нелегко – у каждого финалиста свой характер, и деликатность оркестрантов оказалась восхитительна! Нельзя ли пригласить их на наш конкурс Чайковского?
Нет, все-таки здесь, в Польше, русских пианистов определенно любили и оркестр, и публика. Им даже давали симпатичные прозвища: Авдеева, игравшая в брючном костюме и белом жабо, – Жорж Санд, Анна Каренина; Хозяинов – молодой Раскольников, Вертер (второе точнее); Трифонову прицепили прустовское «Под сенью девушек в цвету». Он пользовался особым обожанием девочек-японок. (Японцев на конкурсе, наверное, треть зала). Вот они восторженно сверкают мобильниками, никогда не подходя ближе чем на метр, а при малейшем знаке мгновенно рассыпаются, как стайка напуганных рыбок.
У сувенирного киоска длинная очередь японцев: они штабелями закупают коробки шоколада с портретом Шопена, уплачивая по 500 злотых (почти 6 тысяч рублей), чашки, ручки и значки. Продаются теперь даже запахи, например, сирени: всего 25 злотых за флакон, зато с торжественной надписью: «Любимый запах Шопена».
Мы не увидим их в России
Чувствовалось, что восемь из десяти финалистов ехали за первой премией. Два – особенно. Австриец Ингольф Вундер засветился в России на XIII конкурсе им. Чайковского, блатном мероприятии, дошедшем до последнего предела падения. Вундер - прирожденный артист, владеющий и жемчужной мелкой техникой, и умением роскошно излить бурные эмоции - на нашем Чайнике не прошел даже на второй тур! Теперь в Варшаве он разделил вторую премию с Лукасом Генюшасом, хотя зал, кажется, предпочитал Вундера.
Особенно обидно было за крепко выученного Генюшаса, когда на заключительном концерте Вундеру устроили заслуженную овацию, а Генюшас сыграл восхитительную шопеновскую Баркаролу будто белье полоскал. Но если Лукаса мы получим в Москве в полном объеме, то Вундера, по мнению продюсеров, сильно возросшего в цене, нам больше не видать никогда.
Как и другого ярчайшего пианиста, болгарина Евгения Божанова. В 2008 году он ошарашил москвичей своим потрясающим Шопеном на II конкурсе Рихтера. Нервность музыканта на грани истерики раздражила тогда жюри: первую премию не дали никому, а необычного Божанова удостоили лишь второй. И это на самом неформатном конкурсе мира!
В Варшаве болгарин снова был самым колоритным. Он абсолютный мастер, две схожие фразы одинаково не сыграет. Но много гримасничает. «Непонятно, где у него кончается музыка и начинается театр», - ворчали строгие польские критики, но зал после его выступления каждый раз взвывал, и пианист упивался овациями, впитывая их своими огромными глазищами.
Нет сомнений, его имя в спорах жюри тоже крутилось в списке претендентов на первое место. Получив четвертую премию, Божанов на награждение не пришел. В России он, увы, не появляется, и в Польшу теперь тоже вряд ли вернется. Бешеные честолюбцы в артистическом мире не большая редкость. Но талант их от этого ничуть не мельче.
Юбилейный твин пикс
Беглым взглядом можно заметить, что Варшава во многом утратила даже ту небогатую прелесть, которую ей удалось возродить после войны. Ужасающие рекламы вроде «Смени банк на мультибанк!», витрины те же, что и везде – кривые мятые юбки и майки цвета жеваного табака. Никакой больше легендарной польской моды, только женщины все также красивы, а некоторым даже удается порхать на шпильках по булыжникам.
Однако глобализм в форме сотрудничества с итальянскими художниками позволил открыть во Дворце Острогских обновленный мультимедийный Музей Шопена – самый современный биографический музей мира.
В полутемных залах диковинно высвечены редкие экспонаты. Пускают сюда не больше ста человек в час. Осмотр, так сказать, штучный. Приложив чип к нужной панели, можно послушать рассказ, музыку или посмотреть фильм. Обыграны все закуточки-лесенки дворца, построенного по чертежам XVII века.
В зале, будто оклеенном картой Европы, на пустой стене вдруг в полный рост являются тени – играют музыканты, юноша на балу целует ручки кокетливым девушкам.
В салоне, где стоит последний рояль Шопена, вообще начинается какой-то твин пикс. Сначала удивляешься, насколько топорно кто-то играет прелюдию Шопена. Потом слышишь покашливания, постукивания, позвякивание чашки. Мистические шумы наполняют комнату, посвященную тяжкой поденщине Шопена – преподаванию, и, закрыв глаза, можно мысленно поприсутствовать на его уроке. Слышны даже обрывки фраз. Или это только кажется?..
Черный зал-крипта с посмертной маской композитора весь исписан на всех языках словами Жорж Санд, многолетней подруги композитора: «О мой дражайший. Его больше нет».
Концептуально же все женщины Шопена представлены в фойе варшавского Большого театра, где шла церемония награждения. В белоснежной инсталляции Изы Хелковской использованы одинаковые манекены со спесивым лицом. Они искусно декорированы недорогими материалами включая бумагу, из которой можно соорудить даже аутентичную прическу. Вот мама Юстина, пережившая сына на 12 лет; вот его первая любовь певица Констанция Гладковска, юная Соланж Дюдеван, шотландка Джейн Стирлинг с бумажными кудряшками. Жорж Санд одна, среди этих белых привидений вокруг рояля, в черной юбке и черном цилиндре. Цветные пятна в композиции – коричневый кожаный сундучок вечного странника, кусты мелких хризантем, кучки осенних листьев да голые ветви с красными ягодами. Вспомнишь тут, что такое «жал».
Возле речки Утраты
Музей в Желязовой Воле теперь тоже очень европейский. Никакого «Царицына». В самом доме (во время войны он был уничтожен, а затем восстановлен) никаких столов и стульев из подбора. Что погибло, то погибло. На прозрачной поверхности стеклянных панелей у голых стен рисунком обозначена мебель, призрак мебели. Самое подлинное здесь – тепло в изразцовых печках, можно погреться точно так же, как и двести лет назад, все-таки дело уже к заморозкам. Неспешно течет речка Утрата (можно ли придумать более славянское название!), в парке стоит острый запах тронутых холодом роз. За домом – современный бронзовый памятник Шопену работы Юзефа Гославского. Согнутое правое колено сияет как начищенный пятак.
Экскурсия польских школьников. Точно как наши. «Мариэла, Доминик, - надрывается учительница, - ведите себя прилично! Мариуш, не бегай по газону! Третий класс, все сюда! Фотографируемся!.. Дети, вам сказали, только дотронуться до коленки на счастье, а не вешаться на нее!.. Ну, все в кадре? Замрите, снимаю!»
Наталья Зимянина, агентство «Турне», «Новая газета»
