Концерт Международного музыкального фестиваля «Радио Орфей представляет...», состоявшийся 28-го ноября в Большом зале московской консерватории, оказался центральным не только по своему местоположению, но и по значению. В этот день Симфонический оркестр и Академический Большой хор «Мастера хорового пения» Российского государственного музыкального телерадиоцентра под руководством Льва Конторовича осуществили грандиозный проект: исполнение «Страстей по Иоанну» Баха.
Академический Большой хор "Мастера хорового пения"
Чтобы оценить всю сложность задачи, вставшей перед дирижёром, достаточно вспомнить исполнительскую судьбу произведения. Со времён романтиков сложилось несколько снисходительное отношение к этим «Страстям», как второстепенным сравнительно с монументальными «Страстями по Матфею». Как остроумно заметила Ванда Ландовска, «романтики видели в Бахе вулкан в извержении, классики предлагают нам Баха обледенелым». Конечно, «Страсти по Матфею» больше подходят к первому. Они наполнены множеством арий, тогда как, по замечанию Швейцера (несколько спорному), в «Страсти по Иоанну» «…арии вводятся почти насильственно». Музыка «Страстей по Матфею» потрясает острым драматизмом, трагичностью, здесь море изобразительных находок – всё это сближает произведение с театром, что так близко эстетике романтизма, да и каждому простому слушателю. Тогда как в «Страстях по Иоанну» много на первый взгляд «странного». В самые драматические моменты, когда бы и стоило проснуться «вулкану», музыкальный комментарий удивительно нежен и красив, наполнен «неописуемым блаженством» [Швейцер], и это кажется непонятным, когда речь идёт о бичевании или кончине Спасителя. Возгласы хора (так называемые «турбы») полны безудержного веселья, и так далее. Неудивительно, что романтическая эпоха не смогла раскрыть загадку произведения, да и в более позднее время оно поддавалось не всякому дирижёру.
Конечно, со времён Мендельсона, заново открывшего Баха для широкой публики, прошло чуть ли не два века; загадки «Страстей по Иоанну» давно объяснены, и произведение получило достойные дирижёрские интерпретации. Тем не менее опус по инерции сохраняет в сознании слушателя подчинённое положение относительно «Страстей по Матфею». Однако такое противопоставление двух произведений окажется некорректным, как только мы вспомним, что они имеют в основе разный текст. И музыка, равно гениальная в обоих случаях, раскрывает историю страданий Спасителя с разных сторон.
Повествование Иоанна Богослова – рассказ прямого очевидца, который не в силах скрыть своих переживаний даже за скупыми строками текста. И Бах гениально прочувствовал специфику четвёртого Евангелия, поручив евангелисту основную роль в произведении, в чём некоторые толкователи неоправданно видели оковы старых форм «Страстей». Причём сам по себе баховский речитатив, с его скромным мелосом и точно, продуманно расставленными акцентами – уже великая музыкальная интерпретация и великое богословие. Но Бах, в отличие от ранних мастеров, уравновешивает «сухой» речитатив «чистой» музыкой – только второй центр тяжести лежит не в ариях-переживаниях, как в «Страстях по Матфею», а в «комментариях» хора, где ведущая роль принадлежит строгому хоралу.
Заслуженный деятель искусств, профессор Лев Конторович
Беседа со Львом Конторовичем подтвердила: дирижёр тонко прочувствовал специфику произведения, именно поэтому оно получило весьма убедительную интерпретацию. Сравнительная аскетичность «Страстей» не имеет ничего общего с простотой. Достаточно сказать, что хору поручены три разных роли: это монументальные полифонические фрески, обрамляющие произведение, развитые турбы, и хоралы, каждый из которых должен получить своё, особое воплощение. К великому счастью, в руках дирижёра оказался прекрасный инструмент – коллектив «Мастера хорового пения», который сам дирижёр во многом и создавал. Именно инструмент – цельный, подобный большому органу, способный выразить самые разнообразные оттенки чувств. Может быть, нагляднее всего это проявилось именно в хоралах, где нашлось место самым разнообразным звучаниям. От монолитно-плотного, за которым будто ощущалась нерушимая христианская общность, до невесомого, завораживающего пианиссимо, обращающегося к сердцу каждого отдельного слушателя.
Раскрыв и тонко подчеркнув структуру шедевра, дирижёр сумел добиться удивительной целостности – звуки льются непрерывным потоком, будто бы и не дробясь на номера: столь органично хоралы вырастают из речитативных интонаций и подводят к последующим событиям. Все музыкальные номера будто нанизаны на стержень речитатива, являющийся содержательной основой. Здесь же, в речитативе, сосредоточены и сильные страсти, очень редко поддержанные музыкой (как в арии «Ach, mein Sinn», столь же органично вырастающей из сцены отречения Петра). В основном же музыка направлена непосредственно к чувству верующего, призывая сораспяться Христу, пробуждая в нём скорбное сострадание – и одновременно светлую надежду на спасение. Отсюда и тот нежный, печально-радостный настрой «Страстей по Иоанну» (улыбка сквозь слёзы), который столь озадачивал романтиков и прочих рационалистов, далёких от тайн веры.
Для иллюстрации хотелось бы вспомнить сцену бичевания, сопровождённую сразу двумя номерами (ариозо и ария). Там, где «обычный» композитор стал бы живописать страдания, взвинчивая напряжение до предела, Бах создаёт музыку непередаваемой красоты и нежности, призывая не ужасаться, а сострадать. Что, кстати, полностью соответствует тексту, в конце которого появляется образ радуги как символа Божьего прощения и Божьей любви. Продуманный подход Л. Конторовича к воплощению этой музыки проявился и в такой детали, как замена лютни в ариозо на клавесин в лютневом регистре (хотя лютниста в наше время сыскать несложно). Возможно, такая транскрипция и возмутит кое-кого из пуристов, однако получилось интереснее: тембр стал сложнее и загадочнее. Дирижёр учёл, что для современного слушателя звучание лютни остаётся экзотичным, и просто «порвёт» общую музыкальную ткань. Кроме того, лютня ассоциируется скорее со светскими жанрами, нежели с церковной музыкой.
Солисты Александр Ефанов (слева) и Евгений Ставинский (справа)
Резким контрастом к ариям и хоралам звучат турбы, где потаённая страстность евангельского текста и вправду вскипает вулканом: толпа бурлит, негодует, издевается или откровенно веселится, предчувствуя редкое развлечение: казнь. В звуках хора будто оживают старинные картины страстей с этой неистовой толпой. Очень удачно прозвучала большая фугированная турба на делёж хитона: дирижёр до предела взвинтил темп, создав зримую картину яростного спора, который вот-вот сорвётся в драку. Любопытно, что здесь в классическую немецкую форму страстей врывается… итальянский стиль! Не могу удержаться, чтобы не процитировать остроумную мысль дирижёра Дьёрдя Лехеля: «Несмотря на то, что Бах и его современники неизмеримо многому научились у итальянских композиторов, итальянцы часто отравляли жизнь немецким музыкантам. Бах мстит довольно кротко, заставляя петь в итальянском стиле кровожадную толпу и палачей. Публика того времени наверняка понимала это и, возможно, находила вполне естественным, что Иисуса распяли на кресте люди такого сорта, как итальянцы-паписты».
Общая структура «Страстей по Иоанну» предъявляет особые требования не только к хору, но и к певцу-евангелисту, и здесь Л. Конторовичу тоже, можно сказать, «повезло». Он поручил эту сложнейшую партию тенору Александру Ефанову, ныне проживающему в Германии. Молодой солист исполнил свою роль просто блестяще, не только в лучших традициях баховского вокала, но и создав живой образ юного пылкого Иоанна. Нельзя пройти и мимо подвига (иначе не скажешь!) молодого баса из «Новой оперы» Евгения Ставинского (партия Иисуса), вынужденного срочно заменить заболевшего исполнителя. Певец с одной репетиции не только вписался в ансамбль, но и решил труднейшую творческую задачу. Если Спаситель у Матфея во многом воплощает человеческую ипостась, то в «Страстях по Иоанну» он будто является символом слов «Царство Моё не от мира сего». Оперный певец, убедительно поющий в баховском стиле – вообще чрезвычайно редкое явление, но Ставинскому удалось большее: пройти по тонкому лезвию объективно-инструментальной подачи, нигде не срываясь ни в оперную манерность, ни в засушенность. Напротив, голос его Иисуса звучит ясно и наполненно, как орган, и Спаситель будто осиян горним светом. Хотелось бы отметить и солистку хора Серафиму Коняшину – обладательницу небольшого, но очень красивого голоса, которым она отлично владеет.
Слева направо: солисты Андрей Немзер, Серафима Коняшина и Дмитрий Кузнецов
…В эти дни коллектив «Мастера хорового пения», некогда – просто Хор радио и телевидения, отмечает своё 80-летие. Как и положено музыкантам, отмечает множеством выступлений. Удивительно, что хор и его художественный руководитель сумели найти время и силы для осуществления давней мечты Льва Конторовича – постановки его любимых «Страстей». Возможно, не всё получилось так, как задумано, но мы надеемся, что хор ещё вернется к этому проекту, хотя бы на гастролях или в записи. И мы ещё не раз услышим голос этого замечательного хора.
Раиль КУНАФИН
