7 июля – день рождения великого немецкого композитора и выдающегося дирижера Густава Малера. «Сатана и Бог ведут борьбу за обладание его душой, но, кажется победы ни тому, ни другому не испытать. Стоит за ними некто третий – непокорное и гордое человеческое «я», изведавшее все бездны и неустрашимо взирающее на эту борьбу», - так писал об этом композиторе музыковед Александр Оссовский.
Сейчас кажется крайне странным, что музыка Малера – всегда говорящая искренне и просто – была непонятна современникам. А, между тем, Малера можно назвать непризнанным композитором. Вот что пишет его близкий друг, знаменитый дирижер Бруно Вальтер: «в июне 1894 года по всей музыкальной прессе прокатился вопль негодования - отзвук исполнявшейся Первой симфонии Малера. Судя по критическим отзывам, это произведение своей пустотой, банальностью и нагромождением несоразмерностей вызывало справедливое возмущение. Помню, с каким волнением я проглатывал газетные отчеты об этом концерте; я восхищался неизвестным мне смелым композитором и страстно мечтал познакомиться с этим необыкновенным человеком и его сочинением».
Малер действительно был совершенно необыкновенным человеком. От природы пылкий, обаятельный и общительный, он часто сталкивался с апатией и ленью оркестрантов, - и становился язвительным, горько ироничным, но никогда не уступал. Конечно, вспыхивали конфликты, из-за которых Малер нередко терял работу – так было и в Лейпциге, и в Будапеште, и в Вене, и в Нью-Йорке, - но композитор вел себя по-прежнему. По словам Бруно Вальтера, «самой сильной стороной Малера-дирижера был его душевный жар», благодаря которому «музицирование превращалось в обращение души к душе».
Таким же «обращением души к душе» можно назвать и музыку Малера, - Девять симфоний, «Песнь о земле» и вокальные циклы. Славы дирижера, все более шумной, он, казалось, вовсе не замечал. А славы композитора так, в общем, и не дождался.
Музыка Малера предельно серьезна. Танцевальные и созерцательные эпизоды симфоний лишь оттеняют искреннее высказывание, всегда – словно «с последней прямотой».
«Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь – только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями», - так начинается роман «Другие берега» Владимира Набокова. Так могло бы начинаться литературное описание симфоний Малера. И точно так же, как этот писатель, композитор мог бы сказать о себе:
«Я готов был стать единоверцем последнего шамана,
только бы не отказаться от внутреннего убеждения,
что себя я не вижу в вечности
лишь из-за земного времени,
глухой стеной окружающего жизнь.
Я забирался мыслью в серую от звезд даль,
но ладонь скользила все по той же совершенно непроницаемой глади.
Я отказывался от своего лица,
чтобы заурядным привидением проникнуть в мир,
существовавший до меня».
Каждая из симфоний Малера – это новая попытка «пробиться к своей вечности». Но ни религия, ни сияние Природы, ни ирония, – ничто не могло утолить его смятения, идеалы вспыхивали и гасли один за другим. Оставались только отчаяние, исступленная любовь к этому миру, и клубящийся впереди сумрак.
Еще совсем молодым, композитор сказал однажды: «Я ничему не в силах радоваться до конца, и самую веселую мою улыбку сопровождают слезы». А в последних сочинениях Малера не всегда есть место даже таким, печальным, улыбкам.
