Золотой лауреат Конкурса имени П. И. Чайковского 2007 года, ныне всемирно знаменитая российская певица Альбина Шагимуратова делится своими воспоминаниями и наблюдениями о самом престижном отечественном музыкальном состязании.
Вы участвовали не в одном конкурсе, во многих из них побеждали или, по крайней мере, становились лауреатом. Среди них Конкурс Чайковского был каким-то особенным?
Конкурсов было много, но абсолютных побед было только две – на конкурсах Глинки и Чайковского. От последнего остались впечатления разные, но если и есть что-то негативное в воспоминаниях, то оно связано с моими личными обстоятельствами того периода жизни, а не с конкурсом как таковым. Перед самым вторым туром меня выселили из общежития Московской консерватории, хотя я еще являлась аспиранткой, но там были какие-то административные пертурбации, и в итоге я осталась без жилья. Меня приютили знакомые, накануне второго тура я перевозила к ним все свои вещи, была в расстроенных чувствах – все это не способствовало концентрации на пении, на конкурсной программе. Именно в тот момент я начала заниматься с Дмитрием Вдовиным, новым для меня тогда вокальным педагогом, многое приходилось переделывать, переосмысливать, а вот эта бытовая неустроенность, конечно, не добавляла позитива. Конкурс Чайковского, безусловно, самый сложный из-за обширности и разнообразия программы, которую необходимо петь. Такого нет, мне кажется, нигде: и старинная ария, и современная, и камерная музыка, и оперная, обязательный русский репертуар. Огромная программа на тридцать минут на втором туре, которую надо суметь выстроить так, чтобы и силы свои рассчитать, и произвести впечатление, и чтобы произведения сочетались, чувствовалась в них какая-то единая стилевая основа – это все очень сложно. Еще был один момент: на жеребьевке я вытащила предпоследний номер, следовательно, пела второй тур одной из самых последних, и третий тур у меня был буквально на следующий день после второго – никакой передышки. И в довершение всего стоит сказать, что накануне конкурса я прилетела из Хьюстона, где была на стажировке – организм перестраивался, адаптировался, переживал смену часовых поясов… Короче, все три тура я пела в состоянии стресса.
Это, наверно, помогло собраться и выступить, насколько я помню, блистательно. А позитивные воспоминания остались?
Конечно, и их намного больше. Первое и самое главное – как только я вышла на сцену на первом туре, я почувствовала исключительно позитивную энергетику зала, доброжелательную атмосферу, абсолютно положительно настроенное жюри. Ирина Петровна Богачева, председательствовавшая в тот год, улыбалась всем, всех подбадривала. И несмотря на все внешние обстоятельства, такой настрой очень поддерживал – я не могу сказать, что как-то особо нервничала, переживала. Обстановка была хорошей, сопутствующей творчеству.
Статус главного международного конкурса в России, который имеет Конкурс Чайковского, налагает дополнительную ответственность и добавляет нервозности. Кроме того, бытует мнение, что это состязание, как раз в силу его статусности и престижности, это сплошные интриги, подводные течения и камни, лоббирование чьих-то интересов и т.п. Вы чувствовали тогда на себе что-то из этого? Или «дурная» слава конкурса сильно преувеличена?
Наверно сегодня уже можно об этом говорить и не показаться нескромной, но я отвечу на ваш вопрос словами Евгения Нестеренко, который был членом жюри и с которым мы говорили о конкурсе 2007 года год спустя в Вене, в период моего дебюта в Венской государственной опере. Он тогда мне сказал: «Ты спела первый тур, и мы все поняли – вот это первое место. Все члены жюри говорили в один голос – если она будет петь так и дальше, два других тура, то это гарантированный победитель».
У меня были такие же впечатления. Было много хороших исполнителей, очень достойных конкурсантов, но дистанция между вами и всеми остальными была впечатляющей, вы были бесспорным лидером со значительным отрывом. Стало быть, интриги вас не коснулись, потому что слишком очевидна была некая объективная реальность?
Да, я ничего не почувствовала – никаких подводных течений. Президентом конкурса должен был быть Ростропович, который, увы, скончался за месяц до его начала, и на открытии Ирина Петровна нам сказала, что в память о маэстро будет приложено максимум усилий, чтобы этот конкурс оказался безупречно объективным. В жюри у меня не было никакой поддержки, никаких своих людей – ни Галины Алексеевны Писаренко, моего консерваторского педагога, ни Дмитрия Юрьевича Вдовина, с которым я тогда начала заниматься – именно он меня готовил к конкурсу.
Как произошла Ваша встреча со Вдовиным? Почему именно он? Ведь у вас уже была замечательная база, полученная у Писаренко?
Я знала о Вдовине давно, как-то мы даже беседовали, в частности после конкурса Виньяса, куда он приезжал со своими учениками, и он делал мне очень полезные рекомендации относительно моего пения. Но судьбоносная встреча произошла в Хьюстоне: когда я там была на стажировке, он приезжал с мастер-классами, я их посещала и поняла, что это именно тот мастер, у которого я могу еще много чему научиться. Зацепило то, что он говорит, как показывает, на чем делает акценты. Вдовин дает европейскую манеру пения, наносит тот лоск, без которого серьезно двигаться в профессии, в международной карьере сегодня невозможно. Конечно, почва должна быть подготовлена, и действительно в консерватории у Галины Алексеевны я получила прекрасную школу, базу, на которой и зиждется мое искусство. Но в консерватории все-таки совсем другие задачи – там мы много занимается техническими вопросами, развиваем диапазон, выравниваем регистры, укрепляем голос – решается множество школьных, базовых задач, без которых просто невозможно идти дальше. Занятия со Вдовиным – это уже другой, следующий этап, когда много внимания уделяется интерпретации, образам, стилистике, языковым моментам и пр. Кроме того Вдовин очень доступно, просто и понятно объясняет. Кстати говоря, и многие технические, школьные проблемы он тоже исправляет – даже после консерваторского курса, как правило, у вокалистов остается еще немало слабых мест, «зазоров» в голосе, которые мешают свободно себя чувствовать в профессии. Вдовин очень сильный педагог в плане работы с разными стилями музыки – он очень хорошо это чувствует, много знает и может доступно объяснить ученику. Я впервые столкнулась со столь серьезной работой именно со стилями произведений в Хьюстоне, но с Вдовиным прогресс в этом направлении пошел гораздо быстрее и легче.
Сколько Вы провели в Хьюстоне?
Два года. Стажировка трехлетняя, но я оставалась там только два, поскольку после победы на Конкурсе Чайковского посыпались ангажементы, причем очень серьезные – с Риккардо Мути, в «Ковент-Гардене», Венской опере и пр., и совмещать стажировку с контрактами было просто невозможно. Хьюстонская опера очень ревностно относится к своей программе, девять месяцев в году ты должен там сидеть безвылазно – они даже на прослушивание в «Мет» меня отпустили с большим трудом – что уж говорить об исполнении контрактных обязательств где-то в Европе или в России.
Словом, после конкурса Чайковского у Вас началась совершенно другая жизнь. Можно ли сказать, что именно конкурс Чайковского стал для Вас судьбоносным?
Да, для меня этот конкурс явился тем стартом в карьере, после которого изменилось абсолютно все. Я например была в числе лауреатов конкурса Виньяса 2005 года, получила третье место, что не так уж и плохо, там было множество импресарио, директоров театра, в жюри были влиятельные вокалисты, например великая Джоан Сазерленд, но для меня участие и лауреатство в этом конкурсе прошли абсолютно бесследно – никто ко мне не подошел по окончании, ничего не предложил.
Как Вы для себя это объясняете?
Я думаю, что Конкурс Чайковского гораздо более значимый и важный в мире, чем все прочие конкурсы. К нему приковано больше внимания прессы, он лучше и шире освещается в мировых СМИ. За его ходом следят, интересуются участниками. Это действительно очень большое и значимое событие в музыкальном мире. Тот же конкурс Виньяса имеет узко национальное значение, он интересен прежде всего испанцам и гораздо меньше всем остальным. Конкурсов ведь очень много, в том числе и хороших, уважаемых, престижных, но по моим ощущениям Конкурс Чайковского возвышается надо всеми и может быть в мире можно назвать еще два-три сопоставимых состязания – не более.
То есть наш конкурс весьма резонансный в мире?
Безусловно. И очень уважаемый. Несмотря на все разговоры, которые имели место в постсоветское время о падении его престижа, ангажированности жюри и т.п. Наверно, все это не прибавило имиджу форума очков, но уверяю вас, что и сегодня реноме конкурса в мире очень высоко.
Возвращаясь к вопросу о педагогах, скажите, чем отличается школа Писаренко? У нее ведь очень много успешных учениц.
Галина Алексеевна дает надежную базу в профессии. После нее у меня не оставалось чисто технических проблем – все было сделано. Нужно было работать дальше над стилем, языками и пр., но основа, безусловно была и она была крепкой. Это полностью заслуга Галины Алексеевны. Кроме того, она очень много мне дала в плане интерпретации русской музыки, теплоты и проникновенности исполнения, выразительности. Галина Алексеевна сама очень тонкий мастер и человек интеллигентнейший, человек энциклопедических знаний – она может дать очень многое ученику. Кроме того, она всегда окружает своих подопечных практически материнской заботой и лаской, вводит в свой интеллигенсткий круг, где можно познакомится с уникальными, удивительными людьми – все это влияет на тебя и обогащает. Она очень участлива, болеет за своих учеников, помогает всем, чем может – не только в профессиональном плане, но и в житейском, бытовом. Например, она мне дала денег на билет в Барселону, когда нужно было лететь на конкурс Виньяса – я не могла себе этого тогда позволить. Ее гостеприимный дом всегда был открыт для нас – она и накормит, и обогреет, и посоветует в нужный момент что и как сделать.
Она не сердилась на вас, что вы «доучивались» у другого педагога?
Не думаю – она очень интеллигентный и умный человек. У нас был небольшой период охлаждения, но потом все наладилось. И я уверена, что она прекрасно понимает, что певцу надо развиваться, попробовать что-то еще, совершенствоваться, взять лучшее от разных мастеров. В свое время я и к ней сбежала из Казанской консерватории, потому что почувствовала, что там мне дали уже все, что можно было взять, и нужно идти дальше.
Перевестись в Москву было сложно?
Да, совсем не просто. Первый раз я попробовала после второго курса и меня не взяли – секретарь комиссии даже мне сказала, что я профнепригодна…
Надо же, даже Альбине Шагимуратовой говорили такое!
…потом я приехала через год, уже зная от Любы Петровой, ученицы Писаренко, которая гастролировала в Казани с «Травиатой», у кого именно я хочу учиться, и меня вновь не взяли. Я сумела все-таки поговорить с Галиной Алексеевной, выразить свое желание учиться у нее, и именно она мне позвонила осенью и сказала, что есть возможность поступить на только что открывшееся тогда платное отделение. В итоге меня взяли на него с понижением курса – вот такая, совсем непростая история. В Казани я сидела на двух стульях – училась на дирижерско-хоровом и на вокальном, никак не могла выбрать, на чем же мне остановиться, что сделать своей профессией.
То есть Вы не сразу решили стать певицей?
Нет, я ориентировалась на дирижирование, на хор. Приобщение к опере и пробуждение желания петь было очень постепенным. Слушала записи, особенно много Каллас, читала что-то, смотрела спектакли зарубежных театров по телеканалу «Культура», и меня стало это захватывать все больше и больше. Ярким поворотным моментом как раз стали выступления Любови Петровой в Казани, когда я поняла точно, что это мое.
А Галина Алексеевна советовала участвовать в Конкурсе Чайковского или отговаривала?
Нет, очень советовала. Я не хотела – мол, такая молва о нем, да и трудно, готовиться надо специально, программа сумасшедшая. Но Галина Алексеевна настаивала, они вместе с Анной Адольфовной Маргулис втихаря отправили мои записи на конкурс, по которым меня и отобрали – я получила уведомление о том, что допущена к конкурсным прослушиваниям, даже не зная о том, что моя заявка подана.
Если сравнивать конкурсы Чайковского и Глинки, где Вы также победили, то что бы Вы сказали?
Конкурс Глинки тоже очень сложный, напряженный по программе, которую нужно исполнять – настоящее испытание. С тем же конкурсом Виньяса – никакого сравнения. Там по одной арии в каждом туре поешь и только в финале две. А на Глинке, также как и на Чайковском – разноплановая, разностилевая, сложнейшая программа. Мой конкурс Глинки 2005 года проходил еще под председательством Ирины Константиновны Архиповой. И там была со мной такая же история, как и на конкурсе Чайковского – Архипова меня заметила с самого первого тура и практически вела как лауреата до конца. Поэтому и здесь каких-то интриг, несправедливости я не ощутила.
А как же так вышло: то Вас в Московскую консерваторию не хотели брать, а всего через несколько лет вы – явный фаворит двух важнейших наших конкурсов?
Я думаю, что колоссальный качественный скачок произошел за эти годы и все это благодаря учебе в Московской консерватории и лично Галине Алексеевне. Об этом же мне говорила и артистический директор Хьюстонской оперы Дайан Зола: впервые она услышала меня в 2002-м (она ежегодно приезжала в Москву на прослушивания) и тогда сказала «о, какой хороший голос!», но пригласила меня в свою программу только в 2006-м, потому до того считала меня не готовой, недостаточно обученной.
На своем последнем концерте в Москве Вы пели только западный репертуар. С русской музыкой приходится сталкиваться, учитывая, что в основном у вас сейчас западные ангажементы и, наверно, европейские партии?
Русской музыки сейчас действительно мало. Из последнего – концерт в Казани в рамках Пасхального фестиваля с фрагментами из «Иоланты». Из ближайшего будущего – это «Сказка о царе Салтане» на «Звездах белых ночей»: Валерий Абисалович Гергиев пригласил в удивительно красивый спектакль Мариинки и я с радостью буду петь Царевну Лебедь. В концертах я с удовольствием пою арии из «Руслана», «Петушка», «Царской невесты». В Америке вскоре будет новая постановка «Золотого петушка» - я буду петь свою любимую Шемаханку. И через сезон планируется новая постановка «Снегурочки» в Парижской опере с моим участием в режиссуре Дмитрия Чернякова, с которым я уже работала в Большом над «Русланом».
Но не так мало на самом деле и это радует! Как я понимаю, Ваш график сейчас вообще очень плотный. Опишите вкратце – где и что Вы сейчас поете?
Недавно я отпела серию «Лючий» в «Мет» - это был мой первый большой и серьезный выход на сцену после рождения дочери: февральские выступления в Париже (Констанца в «Похищении из сераля») еще пришлось отменить, а в «Мет» я уже смогла полноценно включиться в работу. После этого был Ереван – с Владимиром Теодоровичем Спиваковым я там пела концерт в связи со столетием геноцида, программа была аналогичной той, что я пела на концерте в ММДМ. Я всегда с огромным энтузиазмом откликаюсь на все предложения Спивакова – с ним мне очень легко, он чуткий музыкант, дирижер, который очень помогает, умеет укротить свой сугубо симфонический, нетеатральный оркестр и сделать комфортные условия для певца. После этого уже упоминавшийся концерт в Казани, потом два выступления в Москве – в ММДМ и в Малом зале консерватории в органном концерте Рубина Абдулина, потом надо опять вернуться в Казань: я же еще преподаю в тамошней консерватории, у меня три аспирантки, одна из них, Венера Протасова, была в числе лауреатов последнего конкурса Глинки, а две моих подопечных отобраны для участия в предстоящем конкурсе Чайковского.
Самые яркие впечатления из последнего.
Наверно та теплота, тот сумасшедший прием публики, что мне был оказан на последнем концерте в Москве – особенно как реагировали на Сцену сумасшествия Лючии – это незабываемо. Я вообще очень люблю петь в Москве – московская публика особая, от нее идет исключительная по заряду, теплоте энергетика. Хотя мне нельзя жаловаться: мою Лючию и в «Мет» принимали очень тепло, овации были впечатляющими. И это особенно дорого, потому что это роль, образ, над которым я очень долго работала, она для меня очень близка и ценна. Кстати, несмотря на успех, работать в «Мет» было не так-то просто: маэстро Маурицио Бенини – это совсем не Владимир Теодорович. Он вовсе не стремился проявить чуткость к певцам, учитывать сложность мизансцен, подстраиваться под вокалистов.
Москву концертами Вы не обижаете. А когда мы вновь услышим Вас в Большом?
Надеюсь, что в следующем сезоне. Были переговоры с Владимиром Уриным и Туганом Сохиевым, звали вновь вернуться в «Травиату», предлагали войти в «Сомнамбулу» и «Царскую» - Марфу я вообще никогда не пела на сцене и очень мечтаю о ней, звучали и еще какие-то названия. Надеюсь, что все это сбудется!
Беседовал Александр Матусевич
/фото albinashagimuratova.com/
